Фехтование в художественной литературе
Предлагаю здесь выкладывать для обсуждения фрагменты художественных произведений, где описываются фехтовальные сцены.
Предлагаю здесь выкладывать для обсуждения фрагменты художественных произведений, где описываются фехтовальные сцены.
"Приготовления к дуэли были проделаны быстро и в молчании, однако без неподобающей спешки. Оба сняли камзолы, жилеты и туфли и, закатав рукава рубашки, встали друг против друга. Они были исполнены мрачной решимости снова расплатиться по длинному счету. Противник должен быть убит. Сомневаюсь, чтобы кто нибудь из них питал опасения относительно исхода боя.
Возле них стояли Ле Шапелье и молодой капитан, внимательные и сосредоточенные.
– Вперед, господа!
Тонкие, опасно хрупкие клинки со звоном скрестились, и, скользнув друг по Другу, замелькали, быстрые и сверкающие, как молния, и столь же неуловимые для глаза.
Маркиз атаковал стремительно и энергично, и Андре Луи сразу понял, что ему предстоит иметь дело с противником совсем иного уровня, нежели те, с кем приходилось драться за последнюю неделю.
Сейчас перед ним был фехтовальщик, который благодаря постоянной практике приобрел удивительную скорость и совершенную технику. Кроме того, он превосходил Андре Луи физической силой и длиной выпада, что делало его весьма опасным противником. К тому же он был хладнокровен и сдержан, бесстрашен и решителен. «Сможет ли что нибудь нарушить его спокойствие? « – подумал Андре Луи.
Он желал, чтобы маркиз уплатил долг сполна, а для этого мало было просто убить его, как тот убил Филиппа. Нет, сначала он должен осознать, как Филипп, что не в его силах предотвратить собственную гибель, – на меньшее Андре Луи был не согласен. Господин маркиз должен испить до дна чашу отчаяния.
Когда Андре Луи широким взмахом парировал длинный выпад, завершивший первую комбинацию, он даже рассмеялся – радостно, как мальчик, играющий в любимую игру.
Этот странный, неуместный смех явился причиной того, что уход маркиза с выпада был более поспешным и менее горделивым, чем обычно.
Это сильно встревожило его, и так уже расстроенного тем, что удар, безукоризненно рассчитанный и правильно нанесенный, не достиг цели.
Маркиз тоже с самого начала понял, что его противник блестяще владеет шпагой, даже для учителя фехтования, и приложил все силы, чтобы сразу же положить конец поединку.
Однако смех, сопровождавший отражение удара, показал, что поединок только начинается и до конца еще далеко. И тем не менее это был конец – конец абсолютной уверенности господина де Латур д'Азира в себе. Он понял, что, если хочет победить, должен действовать осмотрительно и фехтовать так, как никогда в жизни.
Они начали снова, и опять атаковал маркиз, на этот раз руководствуясь принципом, что лучшая защита – нападение. Андре Луи был рад этому, так как хотел, чтобы противник растратил силы. Его великолепной скорости он противопоставил еще большую, которую дали учителю фехтования ежедневные занятия в течение почти двух лет. Красивым, легким движением прижав сильной частью клинка слабую часть клинка противника, Андре Луи полностью прикрывал себя в этом втором бою, который снова завершился длинным выпадом.
...
...
Уже ожидая его, Андре Луи парировал легким касанием и неожиданно шагнул вперед как раз в пределах стойки противника, так что тот оказался в его власти и, как завороженный, даже не пытался уйти с выпада.
На этот раз Андре Луи не рассмейся – он лишь улыбнулся в лицо господину де Латур д'Азиру и не воспользовался своим преимуществом.
– Ну же, закройтесь, сударь! – резко приказал он. – Не могу же я заколоть открытого противника! – Он нарочно отступил назад, и его потрясенный противник наконец ушел с выпада.
Господин д'Ормессон, от ужаса затаивший дыхание, наконец выдохнул. Ле Шапелье тихо выругался и пробормотал:
– Тысяча чертей! Он искушает судьбу, валяя дурака!
Андре Луи заметил, что лицо противника стало мертвенно бледным.
– Мне кажется, вы начинаете понимать, сударь, что должен был чувствовать в тот день в Гаврийяке Филипп де Вильморен. Мне хотелось, чтобы вы это поняли, а теперь можно закругляться.
Он атаковал, быстрый, как молния, и какое то мгновение Латур д'Азиру казалось, что острие шпаги противника находится сразу повсюду. Затем с низкого соединения в шестой позиции Андре Луи быстро и легко устремился вперед, чтобы сделать выпад в терции. Он направил острие шпаги, чтобы пронзить противника, которого серия рассчитанных переводов в темп заставила раскрыться на этой линии. Но к его досаде и удивлению, маркиз парировал удар и, что еще хуже, сделал это слишком поздно. Если бы он парировал удар полностью, все бы обошлось. Но маркиз ударил по клинку в последнюю секунду, и острие, отклонившись от линии его тела, вонзилось в правую руку.
Секундантам не были видны подробности боя. Они увидели только, как замелькали сверкающие клинки, а затем Андре Луи растянулся, почти касаясь земли, в выпаде, направленном вверх, и пронзил правую руку маркиза чуть пониже плеча."
͟Ремарка: Честно говоря, фраза "серия … переводов в темп" меня привела в легкое замешательство. Да и геометрия финального выпада заставляет задуматься, как было получено ранение в правую (вооруженную) руку, а не в левую. Или маркиз был левшой?
— Начали!
Никто из воинов не последовал его приказу до тех пор, пока жрец не покинул площадку. Все это время Мейло не сводил взгляда с Фонарщика, а тот, в свою очередь, лениво смотрел в только ему видимую точку, расположенную где-то над головой Мейло Труга. Каждый ждал, когда его противник начнет атаку.
Прошло шесть долгих ударов сердца, прежде чем Мейло, издав угрожающий рык, первым кинулся на врага. Он размашисто шагнул вперед, одновременно кладя левую руку на длинную рукоять меча, и биргризен, как пушинка, слетел с его плеча. Мейло ускорил полет меча поворотом корпуса и нанес страшный удар, целясь в грудь. Как только Мейло стал двигаться, Мумр, против моего ожидания, шагнул в сторону своего противника. Я, кажется, ахнул, казалось, что летящее лезвие врага перерубит Дикого пополам, но огромный биргризен Фонарщика, всего лишь секунду назад баюканный на руке, словно младенец, ожил и преградил путь мечу Мейло.
— Дза-анг! — пронеслось по двору замка, и Мейло отшатнулся назад.
Фонарщик крякнул и атаковал врага в беззащитный бок. Теперь уже Мейло удивил меня — он оказался почти рядом с Мумром и повернулся к летящему мечу спиной.
Толпа выдохнула.
Мейло забросил оружие себе за спину и плоскостью клинка остановил удар меча Мумра. Женская стойка! Вот как эта штука называется, если мне не изменяет память!
— Дза-анг!
Ни секунды не медля, Мейло продолжил разворот, повернулся, меч вылетел у него из-за спины и упал сверху, грозя перерубить противнику руки. Фонарщик проворно закрылся, направив острие своего клинка в лицо Мейло, встретил удар и тут же толкнул меч вперед, целясь в живот врага.
Мой взгляд не успевал следить за тем, что творится на площадке. Клинки порхали, как взбесившиеся мотыльки, с визгом рассекая воздух, с грохотом сталкиваясь, расходясь и вновь сталкиваясь. Порой все движения соперников сливались в одно размытое пятно, и я понимал, что они еще живы, только через несколько секунд, когда атака того или иного поединщика попадала на блок.
— Вжу-у-ух! Дзанг! Дзанг! Вжу-ух!
— А-а-а… У-у-у… О-о-о… — пела толпа, отвечая на каждый взмах, на каждый укол, на каждый удар.
Вот опять Мейло закрутился волчком, рубанул, казалось вкладывая в клинок свою душу. Мумр отпрянул, резко провалил рукоять меча вниз, заставляя клинок взмыть вертикально вверх, и удар Мейло пришелся в воздвигнутую перед ним стальную стену.
— Дза-анг!
Мечи плели в воздухе паутину, закручивались сверкающей вьюгой, то и дело ударялись друг о друга, взмывали ввысь, грозя поразить небо, и падали вниз, мечтая разрубить землю. Воины не сражались — они танцевали, играя со смертью в таинственную, завораживающую и почти неуловимую глазом игру, ставкой в которой были юс жизни. Клинок Мейло, словно живой, подскочил высоко вверх, Фонарщик кинулся в образовавшуюся брешь и попытался нанести удар. Всего лишь попытался…
Балистан Паргайд не зря платил Мейло денежки. Тот быстро отступил назад, продолжил движение своего клинка и теперь уже клинок Мумра подлетел вверх, дав возможность Мейло нанести удар.
Фонарщик присел, принял удар клинком возле самой крестовины меча. Тут же резким движением выпрямился, толкнул эфес своего клинка вперед и вверх. Меч Мейло едва не попал в лицо своему хозяину, настолько неожиданной оказалась атака Мумра. Чтобы избежать встречи с отлетевшим клинком, Мейло отскочил назад, начал пятиться от наступающего на него Мумра.
...
...
От начала боя до этого момента прошло всего с полминуты, а лица обоих воинов блестели от пота.
Пес Балистана был порядком ошеломлен неожиданным натиском, теперь он смотрел на Фонарщика, едва не отправившего его к праотцам, настороженно и напряженно, ловя каждое едва заметное движение.
— Пора убивать, — буркнул Халлас. — Долго этими оглоблями не намахаешься.
Гном прав, пускай сейчас тяжеленные мечи порхают, как перышки, но усталость рано или поздно придет — и тогда проиграет тот, кто устал сильнее.
Между тем Мумр одним движением подскочил к ошеломленному противнику и, поторопившись воспользоваться неожиданным преимуществом, ударил.
— А-ах! — пропела толпа, приветствуя смельчака.
Мейло успел собраться в самый последний момент, в ту самую секунду, когда, казалось, биргризен Фонарщика раздробит ему ребра. Он встретил падающий клинок, вкладывая в собственный меч всю свою быстроту и всю свою жажду жизни.
— Дз-з-зонг!
Мечи, издав жалобный стон, слились в мимолетном поцелуе. Слились лишь для того, чтобы ровно через секунду отскочить друг от друга.
И вновь плетение кружев в воздухе, попытка создать прекрасный, сверкающий узор, окончанием которого должна стать смерть.
Мейло прыгнул к Мумру, с хаканьем нанося удары снизу вверх и напирая на Фонарщика.
— Х-х-ха!
— Дза-анг!
— Х-х-ха!
— Тса-анг!
— Х-ха!
— Дза-анг!
Последний удар Мейло было особенно силен, меч Фонарщика подскочил вверх, открывая брешь, и враг тут же ударил в беззащитную голову. Мумр толкнул свой меч навстречу, и их клинки застыли. Каждый из противников давил на меч другого, пытаясь вбить клинок в лицо врагу.
На несколько секунд над площадкой разлилась тишина.
Маленький Фонарщик юркнул под клинком слишком увлекшегося давлением Мейло и резко оттолкнул противника от себя. Мейло провалился вперед, превратился в размытое и едва различимое глазу пятно, крутанулся похлеще, чем шаман гоблинов, переевший на завтрак мухоморов. Росчерк молнии, тоненький взвизг меча…
Фонарщик сумел разгадать уловку и подпрыгнул.
— Мама! — Шут закрыл глаза руками, продолжая смотреть на бой сквозь растопыренные пальцы. — Скажите, что он жив!
— Жив! — Халлас, сам того не замечая, сжимал побелевшими пальцами рукоять боевой мотыги.
Гном был прав, Мумр твердо стоял на ногах, хотя на его лице появилось выражение злости и досады. Едва не попался.
— Счет не в нашу пользу, — буркнул Медок. — Мумру пора прекратить играть с ним.
Мейло с торжествующей улыбкой, почти без всякого замаха ударил обратной стороной лезвия клинка, желая поразить колено ближней ноги Фонарщика.
— Взи-иг!
Мумр резво поджал ногу, биргризен пролетел под ней, и Дикий, едва не потеряв равновесие, атаковал. Удар вышел слишком неуклюжим — воздух под мечом даже не зашелестел.
...
...
Дзанг!
Как только клинок Мумра встретился с блоком, Мейло тут же ударил острием. Удар внезапный. Удар коварный. Удар Мастера От такой атаки мог спастись только Другой Мастер. Мумр отклонился, пропуская укол, и Мейло тут же пихнул зазевавшегося Фонарщика ногой в живот.
— Х-хка!
— А тьма! — выругался Халлас.
Мумр отлетел назад, согнулся в три погибели и схватился левой рукой за живот
Спина у меня в один миг стала мокрой — теперь все висело на волоске.
Мейло шагнув вдогонку за Мумром, нанес быстрый удар, желая как можно скорее покончить с противником. Как бы ни было больно Фонарщику, он не выронил оружия и смог, пускай и одной рукой, подставить под удар меч.
— Тса-а-анг!
Сила удара была такова, что биргризен едва не выскользнул из руки Мумра. Фонарщик, полусогнувшись, медленно отступил, тщетно пытаясь восстановить дыхание.
От Мейло тут же последовал новый удар. Вновь ответом Мумра был отчаянный блок. Теперь Дикий успел перехватить рукоять меча второй рукой.
— Дза-анг!
Мумр шатался как пьяный, он едва избегал сыплющихся на него ударов, стараясь потянуть время и прийти в себя.
— Н-на!
Весь замковый двор ахнул, я закрыл глаза, понимая, что это конец. Фонарщик не успевал закрыться от этого удара.
— Да-а! — Кто-то захлопал в ладоши. По рядам зрителей пронесся вздох облегчения.
Фонарщик до сих пор был жив. Он упал на колено и клинок Мейло прошуршал у него над головой.
Секунда, тянувшаяся вечность…
Мумр обеими руками выбросил меч вперед, коля наступающего на него противника. Мейло отшагнул назад, раскручивая свой клинок над головой, и Мумр рывком встал с колена. Труг все еще верил в свою звезду и очень надеялся, что Фонарщик не оправился от его предыдущего удара. Разогнавшийся меч всем своим весом стремительно рухнул на Мумра. Уйти от такого удара с такого расстояния было попросту невозможно, и Фонарщик совершил то единственное, что ему оставалось, — он шагнул вперед, заслонился мечом, повисшим вдоль его спины, и принял женскую стойку, ту самую, что в самом начале поединка использовал его враг
— Дза-а-анг!
Удар был страшен. Меч Фонарщика от отдачи ударил своего хозяина плашмя по ягодицам. Раздался звонкий шлепок и вскрик Мумра.
— Ой! — сморщился Кли-кли
Больно, не спорю. Клинок Мейло соскользнул по мечу Фонарщика, врезался в землю, попал на камень и с противным скрежетом высек пучок искр.
Несмотря на боль, Мумр атаковал.
— Дзанг! Тса-а-анг! Дза-анг! — пели клинки.
— Тик-так-тик-так, — отсчитывали секунды жизни часы богов.
Мейло резко распрямил руки и нанес укол в шею. И вновь мои глаза не успевали следить за тем, что происходило на судебной площадке. Миг — и левая рука Фонарщика в перчатке уже лежит на середине клинка. Фонарщик, словно в руках у него обычный шест, оттолкнул от себя жало вражеского меча и попытался поразить острием биргризена шею противника. Мейло, не ожидавший такой наглости, отпрянул, но Мумра это не остановило. Держа свой меч, словно боевой посох, он попытался ударить Мейло навершием, метя в лицо. Удары Мумра были «неправильными», отчаянными, и смущенный Труг отступал, едва успевая уклоняться.
— Х-ха! Х-ха!
...
...
Широкие размашистые движения «посоха» Дикого ни на секунду не давали его противнику расслабиться. Казалось, сам воздух стонал от звона сталкивающихся клинков. Пот катился по лицу Труга.
Мумр пошел на хитрость — перенес на клинок, где уже лежала его левая рука, правую, положил ее недалеко от гарды и, превратив меч в крест, ударил, посылая тяжелый эфес меча в голову.
— Р-р-р-а-а-а! — волной прошло по рядам зрителей. То, что случилось дальше, произошло очень быстро… Фонарщик подался назад, Мейло тут же оказался рядом, собираясь атаковать… Следующий удар я пропустил, понял только, что Мумр оказался быстрее и ударил навершием меча в грудь Мейло.
Зрители ахнули, загудели. Клянусь Саготом, даже я услышал, как хрустнула кость!
— Есть! — выдохнул Халлас, не отрывая взгляда от боя.
Мейло вскрикнул от боли, попятился и прижал левую руку к груди. Фонарщик шагнул вперед, подхватил Мейло за лодыжку выставленной вперед ноги и резко дернул вверх. Рывок за ногу заставил Мейло потерять равновесие. Фонарщик отбросил свой клинок в сторону и освободившейся левой рукой нанес сильный толчок в грудь соперника, ускоряя его падение. Труг всем своим весом рухнул на утоптанную площадку, стукнувшись спиной и затылком о землю. Кажется, боец Балистана Паргайда на миг потерял сознание, по крайней мере, он лежал без движения, хотя и продолжал сжимать правой рукой меч.
Мумр подобрал свой клинок, наступил на вражеский биргризен, бросил быстрый взгляд на Альгерта Далли и с силой вонзил меч в грудь попытавшегося встать Мейло, пригвоздив соперника к земле. Мейло дернулся и затих. Под воином стала растекаться кровавая лужа.
Фонарщик с усилием вырвал меч, отошел на несколько шагов от тела проигравшего, поклонился, покачнулся и, морщась, уселся прямо на землю, прижав руку к животу.
Коменж снял камзол и развязал ленты на туфлях – этим он дал понять, что не согласится ни на какие уступки. Таков был обычай заправских дуэлистов. Бернар и Бевиль сделали то же самое. Один лишь капитан даже не сбросил плаща.
– Что с тобой, друг мой Жорж? – спросил Бевиль. – Разве ты не знаешь, что тебе предстоит схватиться со мной врукопашную? Мы с тобой не из тех секундантов, что стоят сложа руки в то время, как дерутся их друзья, мы придерживаемся андалусских обычаев.
Капитан пожал плечами.
– Ты думаешь, я шучу? Честное слово, тебе придется драться со мной. Пусть меня черт возьмет, если ты не будешь со мной драться!
– Ты сумасшедший, да к тому же еще и дурак, – холодно сказал капитан.
– Черт возьми! Или ты сейчас же передо мной извинишься, или я вынужден буду…
Он с таким видом поднял еще не вынутую из ножен шпагу, словно собирался ударить Жоржа.
– Ты хочешь драться? – спросил капитан. – Пожалуйста.
И он мигом стащил с себя камзол.
Коменжу стоило с особым изяществом один только раз взмахнуть шпагой, и ножны отлетели шагов на двадцать. Бевиль попытался сделать то же самое, однако ножны застряли у него на середине шпаги, а это считалось признаком неуклюжести и дурной приметой. Братья обнажили шпаги хотя и не столь эффектно, а все-таки ножны отбросили – они могли им помешать. Каждый стал против своего недруга с обнаженной шпагой в правой руке и с кинжалом в левой. Четыре клинка скрестились одновременно.
Жорж тем приемом, который итальянские учителя фехтования называли тогда liscio di spada'e cavare alla vita и который заключался в том, чтобы противопоставить слабости силу, в том, чтобы отвести оружие противника и ударить по нему, сразу же выбил шпагу из рук Бевиля и приставил острие своей шпаги к его незащищенной груди, а затем, вместо того чтобы проткнуть его, хладнокровно опустил шпагу.
– Тебе со мной не тягаться, – сказал он. – Прекратим схватку. Но смотри: не выводи меня из себя!
Увидев шпагу Жоржа так близко от своей груди, Бевиль побледнел. Слегка смущенный, он протянул ему руку, после чего оба воткнули шпаги в землю, и с этой минуты они уже были всецело поглощены наблюдением за двумя главными действующими лицами этой сцены.
Бернар был храбр и умел держать себя в руках. Фехтовальные приемы он знал прилично, а физически был гораздо сильнее Коменжа, который вдобавок, видимо, чувствовал усталость после весело проведенной ночи. Первое время Бернар, когда Коменж на него налетал, ограничивался тем, что с великой осторожностью парировал удары и всячески старался путать его карты, кинжалом прикрывая грудь, а в лицо противнику направляя острие шпаги. Это неожиданное сопротивление разозлило Коменжа. Он сильно побледнел. У человека храброго бледность является признаком дикой злобы. Он стал еще яростнее нападать. Во время одного из выпадов он с изумительной ловкостью подбросил шпагу Бернара и, стремительно нанеся ему колющий удар, неминуемо проткнул бы его насквозь, если бы не одно обстоятельство, которое может показаться почти чудом и благодаря которому удар был отведен: острие рапиры натолкнулось на ладанку из гладкого золота и, скользнув по ней, приняло несколько наклонное направление. Вместо того, чтобы вонзиться в грудь, шпага проткнула только кожу и, пройдя параллельно ребру, вышла на расстоянии двух пальцев от первой раны. Не успел Коменж извлечь свое оружие, как Бернар ударил его кинжалом в голову с такой силой, что сам потерял равновесие и полетел. Коменж упал на него. Секунданты подумали, что убиты оба.
Бернар сейчас же встал, и первым его движением было поднять шпагу, которая выпала у него из рук при падении. Коменж не шевелился. Бевиль приподнял его. Лицо у Коменжа было все в крови. Отерев кровь платком, Бевиль обнаружил, что удар кинжалом пришелся в глаз и что друг его был убит наповал, так как лезвие дошло, вне всякого сомнения, до самого мозга.
Историко-приключенческий роман. Место и время описываемых событий – Франция, 1548 г. (конец 16 века)
Роман опубликован впервые в 1848 году (первая полвина 19 века).
Вводная к поединку.
Следы заговора Гизов против Валуа приводят одного из главных героев романа Шико в аббатство святого Иакова, где состоит настоятелем его давний приятель Горанфло. Под носом ничего не подозревающего простака-настоятеля люди Гизов создают из монахов аббатства тайное войско, которое должно сыграть не последнюю роль в заговоре. Шико понимает, что один из зачинщиков «военной подготовки» - некий брат Борромэ, скорее всего военный переодетый в монашескую рясу. Во время учений Шико пытается спровоцировать Борромэ открыть свое истинное лицо, намекает на то, что брат Борромэ посредственный учитель фехтования при одаренном ученике Жак Клемане. В результате брат Борромэ навязывает Шико учебный поединок с юным Жаком на рапирах.
ВОПРОСЫ ПО ИСТООРИЧЕСКОЙ ТОЧНОСТИ, КОТОРЫЕ МОГУТ ВОЗНИКНУТЬ У ЧИТАТЕЛЯ.
В данном контексте шпага и рапира употребляются как синонимы. Это было допустимо в 1848 году, когда читатель глотал как пирожки исторические приключенческие романы в стиле Вальтера Скотта, а Средневековье и эпоха Возрождения только приоткрывали свои тайны историкам. Сейчас как и знаток, так и не знающий читатель, убежденный, что рыцарский меч весит 20 кг., придерутся к автору который в романах исторического или фентезийного жанров назовет шпагу рапирой и наоборот. То, что дозволено писателям первой половины 19 в. не будет дозволено современным авторам, да еще начинающим, к которым всегда и во все времена строго докапывались.
Не начинающий автор, конечно, виноват в том, что рапирам не везет с классификацией и отличием от родственного ей оружия, но отдуваться, если что, ему. Путаницу в оружейные термины привносят те, кто широко толкуя определение рапиры, сваливают в одну кучу все, что отличается от меча с крестообразным эфесом и те, кто создает в кино и книгах мифы про рапиру, заставляя героя с этим оружием совершать неправдоподобные чудеса (рапира в фильмах и гнется, как проволочная, и веревки режет, скоро докатимся до рубки платков).
В самом начале отрывка говорится о том, что «шпаги затачивались с двух сторон, благодаря чему ими рубили так же часто, как и кололи». К тому времени рапира, как чисто колющее оружие с безлезвийным клинком, уже должна была сформироваться (см. дату - конец 16 века). Поэтому отличие от двусторонне заточенной шпагой должно быть явным и принципиальным. Конечно,
Если в те времена шпага больше походила на узкий меч, то и имела определенную жесткость клинка, могла ли она гнуться в руках Шико «от острия до половины лезвия»? Так же упоминается, что Шико во время поединка использовал прием отталкивания. Поскольку авторы делают акцент на том, что упражняются монахи на боевом оружии, мы можем с уверенностью говорить, что рапиры в руках у Шико и Жака Клемана не учебные. Стал ли бы Шико рисковать своими руками во время учебного боя, обрезая их о лезвия боевой шпаги? Про особые приемы отталкивания или перехвата лезвийного клинка авторы в поединке не упоминают. Да и у многих, кто рассматривает учебные гравюры того времени с условным обозначением оружия создается впечатление, что приемы отталкивания и перехвата клинка говорит о том, что они в таких случаях были безлезвийными. Прошу всех, кто может, высказаться по этому моменту.
Вот вопросы, которые возникают по поводу описываемого оружия.
О французской школе.
Шико явно использует в поединке достижения французской школы фехтования, которые «предвосхитил». Но по-настоящему с итальянской, как самостоятельная, она будет сопоставлена лишь столетие спустя, к концу века 17, а заявит себя в голос лишь лет через пятьдесят после описываемых событий. Конечно, французская школа появилась «не вдруг», и мы можем допустить мысль, что Шико не предвосхитил ее появление, а воспользовался теми знаниями, которые только-только начали зарождаться. Мы здесь можем заметить, как характерно Шико работает кистью и запястьем (кстати, это принципиально подчеркнуто в непосредственном поединке Шико и Борромэ в «Роге изобилия»), заметить особенности движения руки, где выпрямление локтевого сустава используется для ее вытягивания) «кисть руки <Шико> отличалась гибкостью и силой», «длинная рука Шико вытягивалась прямо в грудь брату Жану удар наконечником рапиры». (Кстати, удар наконечником рапиры оружейники «не любят» из-за того, что кончик рапиры рискует сломаться, но здесь мы имеем дело с условным поединком и не настоящим ударом).
Хотя, возможно, что-то мы в зарождении французской школы упустили и здесь найдутся те, кто нас исправит.
ОСОБЕННОСТИ ТРЕНИРОВКИ.
Шико перед учебным поединком надевает кожаную перчатку и маску (за рамками данного эпизода). Во многих источниках нам встречалось, будто бы защитные фехтовальные маски надевались лишь в 18 веке, а до этого обучающимся приходилось рассчитывать на исполнение уговора не направлять рапиру в лицо. В это не очень-то верится. Неужели люди 16 века менее дорожили своими глазами, чем люди 18? И это в «масочный» 16 век! Маска была предметом одежды, таким, что ее и бархатом обшивали, и из кружавчиков делали, ажурные, могли додуматься и до защитных. Найти маски 16 века нам не удалось, но больше верится в здравый смысл, чем в утверждения источников.
ФУНКЦИИ ПОЕДИНКА.
Функция образов.
Жак Клеман – историческое лицо, убийца Генриха Третьего, чьи интересны защищает Шико. Одна из составляющих драматизма поединка в том, что «если бы Шико знал наперед, с кем дерется». Но Клеман предстает чистосердечным и простодушным молодым человеком. Поединок частично объясняет, как такой добрый, одаренный молодой человек станет убийцей короля. Во-первых – уже сейчас человек Гизов использует его как орудие. В данном случае, чтобы проучить Шико. Пытаясь одолеть опытного противника теми способами, которыми его обучали, Клеман беспомощно бьется о стену. Символично то, что наставления учителей от Гизов ему не помогают, а его одаренность как фехтовальщика использована бессмысленно.
В романе этот персонаж эпизодический. Перед авторами стоит цель охарактеризовать его емко и кратко. Тут и помогает поединок.
Клеман нужен для того, чтобы показать неизбежную обреченность дома Валуа.
Борромэ. В поединке присутствуют трое. Собственно поединок – это развертывание конфликта между Борромэ и Шико, союзниками Гизов и союзником Валуа. Особенность поединка Шико с врагами престола состоит в том, что ни его враги, ни его союзники не знают всей правды о его роли в разрушении заговоров. Поэтому особую остроту в этом конфликте создают те люди, которые способны угадать истинную роль Шико, те, кто лицом к лицу способны его разглядеть. Во время этого учебного поединка Борромэ угадывает в Шико непростого человека, а значит неизбежно либо Шико, либо Борромэ должен умереть.
В романе это персонаж второстепенный. Перед авторами стоит цель постепенного раскрытия этого персонажа через провокации Шико.
Борромэ здесь нужен для того, чтобы быть «зрячим» Шико персонажем.
Шико. Как мы знаем, стиль фехтования Шико предвосхищает стиль французской школы, которая к тому времени, если и была, то в зародыше. Строго выверенные движения рапирного боя,
Шико выбирает ту манеру боя, которую ему подсказывает городская рапира, и это характеризует его как человека, который постоянно держит нос по ветру и опережает остальных, но не как новатор, а как гениальный приспособленец. Поэтому с точки зрения художественной правды вполне допустимо, что Шико опережает современную ему школу фехтования.
Здесь не Шико для поединка, а поединок для Шико. Он раскрывает в поединке свое истинное лицо, что необходимо для обострения интриги романа. ( Борромэ донесет о нем Майену, и герцог заподозрит, что его враг жив. Борромэ, столкнувшись с Шико, ведет свою игру, стараясь поставит Шико в невыгодные для боя обстоятельства и избежать поединка).
Место эпизода поединка в романе.
Эпизод находится в восходящей линии сюжета. Необходим для развития сюжетной линии заговора Гизов и сюжетной линии путешествия Шико, а также для псевдосюжетой линии Жака Клемана, начала сюжетной линии конфликта Шико и Борромэ. Как обычно, описание фехтовального поединка сосредотачивает в себе целый пучок сюжетных линий и дает повествованию рывок вперед. В данном случае этот рывок как бы потайной. У учебного поединка как бы нет последствий, но на самом деле они проявляются в самом неожиданном месте романа и создает неожиданный поворот. (Донос Майену, дружба Шико и Клемана, сцепка Шико и Борромэ).
Во время осады города при Генрихе IV он захватил в плен одного из противников короля — графа Анри де Шалиньи, сводного брата королевы Луизы де Водемон, вдовы Генриха Третьего. При этом он не стал отнимать у пленника шпагу, а ввел в палатку короля со словами «Смотри, Генрих, что я тебе дарю». Пленник оскорбился и ударил его эфесом шпаги по голове. Шико умер на месте." Всего лишь прочел,не знаю насколько это правда(Ссылку дать к сожалению не могу).Вот и давайте рассуждать какой школы фехтования придерживался Г-н Шико.Проломили башку и фамилию не спросили.)))
2.Не понимаю, почему вы решили, что здесь кто-то чему-то учит покойного Дюма, это на примере произведений творческого союза Дюма и Макэ молодые авторы рассматривают схемы сюжетных поединков.
3.Тема действительно называется "Фехтование в художественной литературе", а не "Примеры из исторических хроник".Мы здесь рассматриваем художественное отображение поединка, а не исторические факты.
4.В сумбурности вашего поста, вероятно, виноват термин "наивный реализм". Это не ругательство, которое употреблено для пущей важности, это в самом деле термин. Есть такая распространенная ошибка - воспринимать буквально художественную правду, не обращая внимания на условности искусства. Она естественна для детей 7-10 лет, которые пишут письма книжным героям, а у взрослых порой трансформируется в буквальное восприятие событий романа. Согласитесь, что для автора это недопустимо.
5. Надеюсь, теперь важность темы достаточно ясна. Художественная литература один из источников популяризации фехтования.
2.Здесь никто не претендует на знание абсолютной истины, но некоторые рамки, которые стали для авторов жестче, чем в 19 веке, все же стоит рассмотреть. Разумеется, "Айвенго" Вальтера Скотта не станет ерундой от того, что рыцарский турнир там описан не соответствующе эпохе. Разумеется, мультфильм "Князь Владимир" не станет неинтересным от того, что у мечей там вместо крестовин шнобеля.
Разумеется, образ Шико не станет пустым из-за того, что не выяснены некоторые моменты, но современный автор при современном развитии науки обязан знать и стремиться соблюдать определенную точность.
3.Дюма писал в романтизме, а не в реализме. В тем более, что нет такого литературного течения, как "наивный реализм". Я бы попросила не переиначивать мои слова и внимательно читать чужие посты.
А так же разобраться с вашими личными противоречиями. У вас автор должен учиться писать на тренировках (ближе к реальности) и вместе с тем позволять себе не претендовать на знание «абсолютной истины». Так где ваша грань где можно, а где нельзя отступать от точности? И что вы имеете в виду под «абсолютной истиной»? Я так понимаю, вы имели в виду «абсолютную историческую точность»? Я соглашусь с вами, что ее достичь невозможно. Но я так же знаю, что молодого автора обстреляют бумажными шариками из мортир, если он будет себе позволять пользоваться историческими источниками пятидесятилетней давности. А если столетней – так его и вовсе будут трясти как грушу, в тем более, если он хорошо пишет и надо к чему-то придраться
Эти рамки устанавливают современные литературные тенденции. Разумеется, самовольно один кто-то их не установит. Первая тенденция – написание ближе к реализму, второе – достижения исторической науки, которая со времен Дюма шагнула вперед.
Пожалуйста скопируйте где я говорил,что "У вас автор должен учиться писать на тренировках "Это Вы уж извиняюсь домыслили за меня)))
Исполняю вашу просьбу : "если уж собираются писать о фехтовании можно ведь пойти и потренироваться, толку будет гораздо больше чем от прочтения этой темы))).
Я еще раз повторюсь: учатся писать за письменным столом, остальные эксперименты не спорю – полезны, но они вторичны.
"Я бы попросила не переиначивать мои слова и внимательно читать чужие посты." В свою очередь прошу Вас о том же. Пожалуйста, я вашу просьбу исполняю, уж в этом вы меня не упрекнете.
Насчет исторической точности соглашусь,никто не знает,как и что было в то время абсолютно точно.Это и дает писателю право создавать свою литературную.а не историческую правду,на то он и писатель в конце концов...
С этим я как-то и не спорила, если вы не заметили. Обратите внимание на то, что я разделяю статью на часть по исторической точности и на рассмотрение художественной составляющей поединка. Я наоборот указываю на то, насколько она емкая и как этот поединок с точки зрения художественности безупречен.
и покажите мне автора которого не обстреливали бумажными шариками из мортир?))) Разве, что полную бездарность на которую и шариков жалко.
Обстреливают шариками всех. Но одно дело, когда справедливо, другое – когда надуманно.
"В свое время мне пришлось случайно пообщаться с молодым журналистом которому журнал дал задачу написать очерк о парашютистах, так он не читал инструкции где и когда дергать за кольцо, а просто совершил несколько прыжков с людьми о которых впоследствии написал, с его слов исключительно практический опыт позволил ему быть удовлетворенным своей работой. Кстати именно это я имел в виду когда писал про "если уж собираются писать о фехтовании можно ведь пойти и потренироваться, толку будет гораздо больше чем от прочтения этой темы)))."
Что ж, спасибо, что вы объяснились по поводу этого заявления. Я остаюсь при своем мнении- личный опыт ценен, но вторичен. Далее – очерк – жанр близкий к журналистике, а не к литературе и фактическая точность там важней художественной. Наглядность здесь имеет наиважнейшее значение. Но мы здесь говорим о романах, а не об очерках.
"Эту тему М.Федоров на мой взгляд представлял несколько иначе, а вот Ваша тема, пусть подзабытая, но живущая в группе для обсуждения подобных вопросов в самый раз. "
Эта тема нам не подходит, слишком узкая.
Михаил Федоров любезно предоставил нам эту тему для того, чтобы молодые авторы читали отрывки и комментарии знатоков. Он с пониманием отнесся к тому, что мы хотим навести мостик между начинающими авторами и теми, кто может им помочь ценными комментариями. Даже выложил некоторые отрывки по нашей просьбе, за что ему большое спасибо.
Если вас интересуют более конкретно наши взгляды на соотношение художественной правды и исторической, гляньте эту тему http://vkontakte.ru/topic-7447335_21911344#offset=20, пост 21. Двадцать первый пост.