Olympic Fan рассказ
Здравствуйте. Хочу поделиться с Вами одним из своих рассказов, который я написала сразу после выступления Евгения Плющенко на Олимпиаде в Ванкувере. Полагаю, что мое представление об этом человеке разделяют далеко не все, а кто-то из читателей сочтет определенные суждения непочтительными или даже обидными. Покорнейше прошу не обижаться, это просто художественное произведение, и оно такое, какое есть.Итак,
OLYMPIC FAN
памяти барона Пьера де Кубертена
и Эвери Брендеджа
Сон мешается с явью. Я сижу на постели, телевизор еле слышно бормочет. На экране на льду кружится фигурист, закинув ногу назад и вверх, - руки держат холодный влажный конек, – высокий, тонкий, в черной тренировочной майке.
Когда пиликает будильник, я удивляюсь: как, на самом деле я еще не смотрю трансляцию? А вдруг пропустила?
Поднимаюсь в темноте. В Москве еще не встало солнце, в Ванкувере уже вечер. Надеваю голубой халат, включаю телевизор и приглушаю звук до едва слышного – не хочу будить Ваню.
Было бы неплохо, если бы кто-нибудь сделал такой снимок: темная комната, сидящая на постели фигура, вид из-за правого плеча, чуть сбоку, экран бросает голубые – нет, циановые – отсветы на постель, на фигуру, на кресло. Лица не надо. И назвать этот снимок «Олимпийский болельщик». Нет, лучше по-английски (я так хочу) – “Olympic Fan”.
Я знаю Олимпиаду сколько помню себя. Я родилась в олимпийский год. Когда мне было четыре года, в детском саду, поднявшись на деревянный бортик песочницы, выше всех детей, играющих на земле, я поднимала руки к облакам и кричала в небо:
- Олимпиада! Страна Канада!
В голове теснились летние впечатления: индейцы, машущие копьями на церемонии открытия.
- И что же делали индейцы – сражались? – спросила Света Ляляева.
Не помню, что ответила. Но больше никто не проявил интереса к моим возгласам. Ну и что? Это они не знают, что потеряли.
- Олимпиа-а-ада!
Схожу-ка умоюсь, пока идет реклама.
- Ма-ам, может, мне заняться каким-нибудь спортом?
- Может быть. Давай подумаем, каким.
На побеленных окнах ДЭЗа, мимо которого мы идем, красным через трафарет нарисованы эмблемы олимпийских видов спорта. Первыми на глаза попадаются штангист и какие-то борцы, но я почему-то выпаливаю:
- Может, боксом?
- Ну, нет! Это очень тяжелый спорт, особенно для женщин.
Может, фехтование? Не знаю… Эти белые костюмы и глухие маски – странно, непонятно и притягательно…
Первым катается русский юноша – легко, уверенно, так, что в нем не сомневаешься, за него не боишься. Лихо встряхивает рыжеватой гривой. Хорошо откатался, молодец.
Когда я думаю о спорте, в моей памяти первой всегда всплывает темная фигура метателя на фоне неба – сцепленные в замок руки и громкое «шур-шур-шур!» из-под ног.
Спорт стал другим. Это раньше в спорте – олимпийском, любительском – все говорило, что кем бы ты ни был в этой жизни, ты все равно все можешь. Теперь же, если ты хочешь что-то мочь на спортивной арене, у тебя должна быть совсем другая жизнь – без детства, без нормальной юности, без языков, без книг, а в конце, когда на самом деле ты все еще молод, - финал и опустошенность. Поэтому меня и не отдали в спорт.
Ваня проснулся и, оказывается, уже несколько минут как с интересом следит за соревнованиями.
Однажды на Новый год мне подарили лыжи. Самые простые, детские, с мягкими креплениями – и я подолгу сидела над книгой, разбирая теорию езды.
- Ну-ка, угадай, где будет следующая Олимпиада в Норвегии? – Ванька Афанасов улыбается с чувством превосходства: уж он-то знает.
Он рисует на бумаге ряд пустых клеточек – в те годы в моде были игры а-ля «Поле чудес».
Как, одиннадцать букв? А я и не знаю в Норвегии никаких городов, кроме Осло… Какой стыд: я не знаю, где будет Олимпиада!
Время идет, нам пора уходить, а фигурного катания мы видели только половину. Есть что-то загадочное в этих субъективных, сложнокоординационных видах спорта. Они удивляют. Я поминутно ахаю: во дают, а я так не умею! Интересно, они не путают ребра коньков, когда делают все эти аксели? А что будет, если перепутают? Интересно, судьи заметят? Не кружится ли голова на вращениях? А если кружится, то как, остановившись, ехать дальше?
Я хочу увидеть, как выступает лучший из наших спортсменов. Я не хочу лишний раз произносить его фамилию – все СМИ давно затаскали ее, опошлили. Лучше по имени – Евгений, нет, лучше просто – Женя.
Его лицо растиражировано на всех обложках. Западнославянское, большеносое, светлое. Красивое, но его портит это выражение – капризное, высокомерное, самодовольное.
Как, он уже и на обложке детского журнала?
Шоумен, звезда желтой прессы. С кем живет, с кем встречается, кто жена, какой ребенок. Почему развелся, почему снова женился. Обыватели хотят видеть, что он – талантливый, сильный, необыкновенный – такой же простой человек, как они. Такой же обыватель.
А СМИ охотно выполняют их желание.
Где написано, что значит для него спорт, как он учился кататься, как он пришел к своему каскаду четыре-три-три?
Во время открытия Олимпиады в Ванкувере я вдруг вспомнила, что еще ни разу не видела, как катается Женя. Пару кадров в новостях, конечно, видела – но это не в счет.
Помнится, в прошлые Игры я смотрела соревнования одиночниц. А пару недель спустя читала репортаж из олимпийской деревни – о том, как наша фигуристка плакала в микст-зоне и бросала полученную «бронзу» в мусорную корзину. Впрочем, этот Колесников никогда не стеснялся со смаком описывать, как великие проливают соус на скатерть.
Открытие туринских Игр застало меня в Литве. Помню, как сидела на диване с тарелкой на коленях, а в комнату проскользнул и запрыгнул на диван рыжий тетин кот. По телевизору шли какие-то лыжи.
Коту нельзя заходить в эту комнату и тем более залезать на диван – но если он хочет посмотреть Олимпиаду, то можно. Вот как раз лыжники вышли на старт…
- А-яй!
На руке следы зубов, на морде кота – выжидание. Ах ты, мерзкое животное, одно мясо на уме!
- А ну-ка, на выход!
С невнятным, недовольным бормотанием кот удалился, я поплотнее закрыла дверь и села смотреть дальше.
В метро пытаюсь читать, но слова плывут перед глазами. Смысл ускользает. Мне видится белый каток и на нем высокая гибкая фигура, что крутится все быстрее и быстрее…
Розовое утро в центре, розовое утро на окраине. Женя, Женя… И я прислушиваюсь к голосам, ловлю чужие разговоры – вдруг где-то проскочит..? Женя, Женя…
Но что-то подсказывает, что чуда не будет. Что через пару дней на всех обложках у него уже будет другое лицо – сжатые губы, взгляд внутрь себя.
Я вхожу в кабинет, и Оля Стенина, еще не снявшая пальто, встречает меня возгласом:
- Вера, ты уже знаешь?
И да, и нет.
- У нашего второе место!
Она смеется – заливисто, и в ее смехе уже проскакивают визгливые нотки, и смех грозит перейти в плач. Мне нечего ей сказать, я не видела выступления, но первая мысль, что нас засудили. Оля волнуется, не знает, с чего начинать. Я стараюсь ее успокоить, что «серебро» - это тоже хорошо, что если уж быть честными, наш спортсмен не катался три года, а сейчас сразу взял и «золото» на чемпионате Европы, и «серебро» на Играх – это даже очень хорошо! И не всем дано, кстати.
- Я бы его тухлыми помидорами закидала! Вера, пойдем в аэропорт встречать нашу сборную.
- Ты слишком строга, - говорю я и думаю, что на самом деле в поражении сборной виноваты не только спортсмены, но и все мы. Мы так или иначе этого хотели – за развал страны надо платить. И нам пора привыкать проигрывать.
Оля делает круглые глаза. Как это я раньше не замечала, что у нее такая же прическа, как у Жени? Но с виду она совсем еще девочка, а он уже дяденька, и не скажешь, что ровесники. Я принимаюсь что-то объяснять, показываю лыжные виды спорта в лицах – Оля смеется и ахает.
Поздно вечером, когда я иду домой, с темного неба сыплется снег. Если поднять глаза, увидишь, как в вышине снежинки сливаются в плотную белесую пелену. Голова кружится от усталости. Знаете, в этом что-то есть – в том, чтобы раз в четыре года встать ни свет ни заря смотреть прямую трансляцию Игр.
Хорошая погода для Олимпиады… Наверно, на трассе на лыжи налипает снег, намертво, держит за ноги, не пускает вперед.
Мне жаль, что в моей жизни не было спорта. Несколько лет назад я тосковала по соревнованиям, взлетам-падениям и прочей суете – но сейчас я уже не могу не жалеть о чем-то большем.
Жизнь не в событиях, а в сменяющих друг друга картинах. События происходят для того только, чтобы создавать картины. И мне жаль, бесконечно жаль, что в моей жизни не было картин, созданных спортом.
Спорт – это дымка тумана над стадионом, это тянущая утренняя усталость в теле.
Это шум проспекта и холод катка.
Это темный вечер и снег, заметающий лыжню.
Бог с ним, с допингом. Мысли путаются, меня охватывает возмущение – но зачем объяснять, что к чему, если ты, читатель, все знаешь сам? Лицо спортсмена схвачено в самом невыгодном ракурсе, обесцвечено, расплылось на дешевой желтой бумаге.
Я люблю в нем напряженное, взволнованное, раскрасневшееся лицо, я люблю его серые глаза, горящие самозабвением. Потом, перед выходом на награждение, лицо Жени снова станет самоуверенным, и, гордо поправив волосы, он будет залезать на чужой пьедестал, возмущаться, принимать от поклонниц переплавленные из сережек медали. Любимый, обласканный, лучший. Уверенный, что так и должно быть.
Если умер спорт, остались ли спортсмены?
Бог с ними со всеми, по-младенчески грызущими на камеру медали. Я хочу увидеть, как он становится богом – и в его божественной сущности я узнаю себя.
Я хочу обнять тех, с кем разминулась во времени, - худого усатого французского аристократа и американского десятиборца с удивительно умным лицом. Первый – идеалист и большой фантазер; ему мы обязаны Олимпиадой. Второй – бдительный жрец, долгие годы хранивший самый дух Игр, чья хитрость бросает в дрожь обывателей, но не меня. И я знаю, ни тот, ни другой не обидятся на мою фамильярность.
Я вижу сны наяву: совсем недавно мне снилось, будто я без кислородных баллонов покорила пик Коммунизма, и мне сразу дали звание «снежного барса».
Я раскрутила мужской молот; подняла, повела над землей, и он пошел, полетел, тщетно силясь меня опрокинуть. Я все могу.
И мои волосы посветлели, глаз увидел мишень, лыжи наконец-то коснулись бегущего назад склона, и я разогналась – я разогнался и, толкнувшись коньком, исполнил четверной прыжок.
И вместо своего торопливого, спотыкающегося, накачанного допингом – неспортивного – сердца я услышала у себя в груди удары сердца спортсмена – вот моя жизнь.
Эхо шагов прогудело во тьме коридора, и стены вдруг расступились, и меня встретило море огней на стадионе под ночным небом. Порыв ветра – и пламя факела ударило мне в лицо – коснулось его – и не обожгло.
- Олимпиа-а-ада!
Зря Вы так про Колесникова, он потрясающий журналист!
Вот только правда у каждого своя.
концовка изумительная