Пегрема
ПегремаДеревня Пегрема расположена на западном берегу Уницкой губы Онежского озера в 13 км от входного Сосново-Уницкого маяка.
Последний житель покинул деревню более 30 лет назад.
Деревня Пегрема являет собой великолепный пример деревянного зодчества Заонежья. Поселение представляет собой ряд больших крестьянских домов, лицевые фасады которых обращены к озеру. Перед фронтом домов на небольшом мысу в 1770-е годы была построена часовня Варлаама Хутынского. Часовня видна из окон почти всех домов, великолепно воспринимается со стороны озера. В настоящее время в Кижах (экспозиционный комплекс-деревня Васильево) находится амбар Кузнецова из деревни Пегрема.
Пегрема входит в список ценных, подлежащих охране исторических поселений. В него внесены 50 деревень Заонежья, возраст которых составляет 500 и более лет.
Пегрема получила мировую известность, как археологический объект – вблизи деревни известным карельским археологом Анатолием Журавлевым были обнаружены и исследуются до настоящего времени многочисленные стоянки первобытного человека эпохи мезолита и раннего металла. В этом же районе были обнаружены шахты того же периода, в которых первобытные люди добывали меднорудные ископаемые для выплавки меди. Это старейшее месторождение в Европе. Памятники археологии датируют время зарождения здесь металлообработки концом IV тысячелетия до н.э. Вокруг бывших шахт и сейчас встречаются куски пород с вкраплениями меди. При раскопках стоянки археологи нашли домашнюю утварь и керамическую посуду.
Уникальна Пегрема своим культовым комплексом, состоящим из более чем ста каменных объектов, которым поклонялись древние жители Карелии.
В 1988 году в Пегреме начались комплексные исследования по изучению катастрофического землетрясения 2200 года до н.э. Большой интерес представляет урочище Велемоны, расположенное на восточном берегу Уницкой губы Онежского озера напротив Пегремы, являющееся предполагаемым эпицентром этой катастрофы. Нагромождение отторженных скальных блоков, каньоны, обрывы, трещины и многое другое производят неизгладимое впечатление, помогая представить фантастическую по мощности древнюю катастрофу. Особенно впечатляет эффектный скальный оползень длиной 30 метров и шириной 6 метров, смещенный относительно поверхности обрыва на 13 метров. Исследованиями было установлено, что сила пегремского землетрясения составила более 9 баллов по шкале Рихтера.
Кроме того, пегремская природа просто создана для отдыха и оздоровления современного человека: здесь вы можете встретить экологически чистые ленточные глины и целебные шунгитовые воды, а также познакомиться с великолепными природными памятниками - от палеосейсмодислокаций до так называемых "висячих" озер.
Археологические памятники Пегремы впервые стали доступны для массового посещения в 2006 году. Маршрут на древнее святилище организовал туристический холдинг "Карелия", который построил недалеко от культового комплекса причал для пассажирских теплоходов и углубил фарватер. По мнению Журавлева, древний культовый комплекс Пегрема может стать одной из главных туристических достопримечательностей Карелии.
У пригорка на припеке
На бреге Уницкой губы
Стоит деревня кособоко,
А за деревнею – грибы.
Грибы растут, где поле было,
На славу колосилась рожь.
А теперь там лес ольховый,
И такой, что не пройдешь.
Где рос клевер – там кусты
И высоки и густы.
Бывало, бабы песни пели,
Горбуши весело звенели.
К земле колосья гнулись,
И, вдруг, все перевернулось.
И вот давно уже не то.
Теперь горбуша, серп не в моде.
Нынче лошадь – не тягло,
Трактор славится в народе.
Со скотиной у нас тоже нет порядка-
Пастухи со стадом летом
Проиграли в прятки.
Хорошо, что мы ячмень привезли из города,
А то бы наши лошади
Сдохли все от голода.
А хлеб какой возили
С поля на гумно,
Молотилки веяли,
Но это было уж давно.
К нам из города начальство
Приезжает иногда.
Приезжает, проверяет
И исчезнет без следа.
О нашем маленьком хозяйстве
У них сердце не болит.
Для них, наверное, безразлично,
Пусть хоть тонет, хоть горит
Павел Симонов. д.Пегрема 1963г.
Расшумелося Онего,
Северный ветер волны рвет.
И волна в гранитный берег,
Разозлившись, с треском бьет.
В этот край суровый, дикий
Я пришел издалека,
Чтобы видеть утром зори,
Слышать песни рыбака.
Чтоб своей уставшей грудью
Ветер севера вдохнуть
И под шум волны онежской
Хоть немного отдохнуть
Но проблема заброшенных деревень есть везде, и в Италии тоже есть оставленные борги далеко в горах. Один из таких боргов я посетила недавно... Палкода называется)))
интересно упоминаеться эта история на экскурсиях по Пегреме...???
Место такое - на поэзию располагает))) А в Пегреме дом твоего деда остался?..
Моя Пегрема
(воспоминания детства)
Пегрема сейчас у многих на слуху, как место поселения древних людей, а для нас, бывших ее жителей, это не только место поселения, это наша родина – родное местечко, где мы родились и вросли в ее песчаную землю корнями; оттуда стартовали в жизнь девчонки и мальчишки, и я среди них.
Детство для меня – это Пегрема, стоящая на высоком берегу Онежского озера: проснешься, и в окна бьет синева воды, а в душе ощущение простора и счастья. До сих пор она приходит ко мне во сне, моя родная деревня, и я счастлива, я снова в детстве....
На беседы я ходить любила. Собирались беседницы по очереди у какой-нибудь старушки: то у бабы Ульяны, то у бабушки Матрены Алампеевой, крупной, румяной, с белыми зубами (тогда я не знала, что они вставные), то у бабки Афимьи, то у Марии Павловны, которой деревенские шутники приписывали слова: «Совсем аппетиту нету – насилу пятнадцать калитченок съела, да десять налитушченок, да горшочек картошченки, вышла на крылечко – трухнула, туды и моя картошечка…».
На южном конце деревни жила бабушка Елена – одинокая старушка, туда мы ходили редко, домик был темный, маленький, казалось мне, что в таком вот и живет сказочная Баба Яга, но не злая, а бедненькая, как баба Елена.
К бабушке Ульяне (я ее любила больше всех и считала своей подружкой) мы ходили «ставить став», - у нее стоял станок для ткания половиков, перед тем, как это делать, старушки священнодействовали: заправляли станок нитками, а мне доставалось множество катушек в игрушки. ...
Слушание радио ассоциируется в памяти с такой картиной: утро воскресного дня, чай пьем в горнице, на столе бабушкины лепешки, калитки или налитушки, слушаем передачу «С добрым утром», за столом все – мама, папа, брат, сестра, бабушка наливает чай из большого самовара, - ощущение счастья, праздника.
В будние дни тоже было очень интересно ребятам в деревне. Выйдешь из дому на улицу – есть куда пойти, чего посмотреть. Хочешь – иди на качели, а их было двое большущих качелей – на южном конце – у Ражиевых, на северном – у Ереминых. Вечером на них качались взрослые парни и девки, а днем и нам, мелюзге, можно покачаться с замиранием в сердчишках. Хочешь – можно сходить на экскурсию на скотный двор, где тогда уже были автопоилки, а по рельсам катали тележки с навозом, а рядом – силосная башня, где так восхитительно прыгать сверху вниз с внутренних стенок башни. Еще можно посетить ригачу, свинарник, конюшню, маслобойку, где дадут попробовать свежего молока. А еще, если повезет, можно пробраться на электростанцию к дяде Павлу Симонову, там так интересно и непонятно.
Я не помню, чтобы нас откуда-то выгоняли, мы, ребятня, везде заглядывали без страха...
А лес! Это отдельная поэма. Вокруг деревни были поля, леса, горушки и боры. На всю жизнь запомнились названия: Вересово поле, Мойсеевское поле, Енькин креж, Щельга, Гладкий бор, Горелый бор, песочный наволок, Пай-губа, Палай-губа, Рудованха, Ильней-губа, Сторожней-губа, а многое уже позабылось. А знакомство с лесом начиналось у меня с Боровухи, небольшой возвышенности (рядом с деревней), поросшей мохом, разными травами, где росли земляника, черника, брусника и такие черные ягодки на колючих кустиках, которые я почему-то запомнила под названием «свинка». Вот на Боровухе мы и паслись совсем еще маленькие.- И нам деревню видать, и нас оттуда видно и в любой момент окликнуть могли.
А потом потихоньку, вслед за старшими братьями и сестрами мы забирались все дальше, знакомясь с новыми местами.
Одним из первых этих мест была Щельга – скалистая гора над южным концом деревни, довольно высокая, с гладкими выступами, лазать по ним было страшно, и интересно (и небезопасно по теперешним меркам).
***
У пригорка на припеке
На бреге Уницкой губы
Стоит деревня кособоко,
А за деревнею – грибы.
Грибы растут, где поле было,
На славу колосилась рожь.
А теперь там лес ольховый,
И такой, что не пройдешь.
Где рос клевер – там кусты
И высоки и густы.
«Моя Пегрема»
(часть вторая)
Если стоять на Щельге лицом к озеру, на самом краю наскального выступа и широко раскинуть руки, то можно вообразить себя свободной птицей, летящей над деревней, над озером, над зелеными островами. Как часто я, девочкой, стояла так, замирая от восторга, глядя на красоту, что открывалась передо мной. Внизу – ряды домов, маковка часовенки, школа с участком, две загубинки – Южная и Северная; справа и слева от деревни – леса, впереди – Онего со сверкающей водой, далеко чернеющий противоположный берег, а, иногда, о, чудо, проплывал пароход или буксир, тянущий за собой нескончаемую «гонку» оплотника или груженую баржу.
Все это давало пищу моим фантазиям и воображению. А фантазировать и мечтать я любила...
Влияние оказывали не только книги,- в клуб привозили кино, зимой на санях, летом на лодке или катере.
Сначала непременно показывали журнал, а потом фильм. Странно, но мне не запомнился какой-то отдельный фильм, но помню ощущение праздника – мы, дети, впереди на длинных белых скамейках, сзади жужжит киноаппарат и раздаются громкие комментарии дяди Феди Кузнецова. Привозили кукольный театр, который произвел на меня сильное впечатление. Ставили сказку «По щучьему велению». Когда принцесса Несмеяна плакала, «слезы» долетали до первого ряда, где сидели мы, ребятишки. Потом в клубе появился телевизор, это было чудо! Вечером мы ходили смотреть передачи.
Когда бабушка почему-то не пускала меня на улицу, мы наблюдали действие из окна, все было хорошо видно: и как причаливал, и как выходили пассажиры, и кто садился, и как бегали в буфет за булками. На моей памяти ходили «Лермонтов» и «Днепробуг». Довелось и мне прокатиться на них, но это было уже позже....
Лето было замечательной порой. Летом можно бегать босиком, играть в разные игры.… Играли во многое и не только ребята.
В лапту с нами и взрослые иной раз играли, не считая зазорным, а уж в «рюхи» (городки) играли всерьез взрослые мужики и парни, обычно, как раз под нашими окнами.
В «улички» между огородами молодежь ходила играть в волейбол. Нам друг перед дружкой удавалось бегать за мячом, заброшенным за поле.
Мы, маленькие, любили до одурения играть в прятки, обязательно «считались». «На златом крыльце сидели»… или «Эники-беники, ели вареники…». Играли, пока кто-нибудь не «сгузит», и игра расстроится. Помню замечательную игру в «жопки», играли у нас на задворках, где была небольшая полянка между картофельниками. Все играющие ложились на спину, подняв ноги, а водящий должен был попасть мячом по заднему месту, которое защищалось ногами.
После этой игры бабушка ругала за испачканное платье травой – оставались на спине зеленые пятна.
Но не только в играх проходило время – бабушка незаметно приучала к труду. Моей обязанностью было летом рвать траву овечкам, видимо на дворе оставались сугнятные овцы; сначала с бабушкой ходили рвать, а потом и одну меня отправляли с корзинкой не один раз в день.
Одно время куры повадились нестись под сенями, яйца собирать приходилось мне, потому что лазить за ними нужно было через дыру под крыльцом, там было низко, и только я одна, как самая маленькая, пробиралась туда и обратно. Бабушка ждала у лаза, я подавала ей собранные яйца и сама, как курица, вся в курином помете, выбиралась оттуда. К счастью, это длилось недолго.
По субботам мыли избу «большим мытьем», мне доставалось чистить медный поднос под самовар на берегу песочком (летом), если маме не нравилось качество моей работы, она отправляла меня обратно.
Но зато как приятно было смотреть на результат своего труда… хоть это и стоило слез и соплей…
А вечером все, чистые, в чистой избе пили чай из сверкающего самовара, он долго гудел и булькал, на конфорке на блюдце бабушка подогревала любимую мной картофельную калитку, папа закусывал рыбником послебанную стопку, а потом шел к душнику покурить, а после качал меня на ноге, ухватив за обе руки. Сколько же мне тогда было годков? Еще помню себя у папы на коленях: в центре деревни, напротив соседнего справа от нашего дома, летом стояла точилка для кос, помню конструкцию ее только приблизительно. На точильный круг льют воду, сыплют песок, крутят ручку, работник сидит и точит косу. Вот так папа точит, я сижу у него на коленях, кто-то крутит ручку, наверное, мой брат и сестра по очереди. Они внизу, я выше – гордая и веселая.
На покосе все заняты посильным трудом, я маленькими грабельками собираю подкучки. Начинают метать – мама на заколье, и вдруг папа поднимает меня к ней наверх – здорово! Я старательно топчу сено, потом папа помогает спуститься, подставляя вилы около стожара, я ставлю на них ноги, перехватывая стожар руками. Для меня пока сенокос – игра, потеха. Папа давно меня берег, не заставляя всерьез трудиться, как будто знал, что все у нас впереди, что придет время, когда мы с ним вдвоем будем убирать сено…
Лето было насыщено до предела и поэтому пролетало быстро, осень ассоциируется у меня с запахом нежной картошки.
Убирали картофель и непременно пекли его на костре на поле, хоть и дом был рядышком. Картошку на семена отвозили в яму, на еду в подполье, туда же убирали морковку, репу, брюкву, свеклу. То-то зимой было блаженством съесть – теплу из печки сладкую печенку (печеную репу, брюкву). Осенью солили огурцы, волнухи, толкли бруснику ушатами
Я «зажигаю» в душе Сигнальный костер, и лодка Памяти переправляет меня на Берег Детства…
Моя память не соблюдает, вернее, не придерживается никакой хронологии и преподносит мне сюрпризы...
Еще о животном, но уже о диком звере – медведе, которого добыли местные охотники. Он (или она) лежал на берегу рядом с нашей баней. Наверное, его привезли на лодке.
Я с ребятами прибежала смотреть; те, кто посмелее, подходили поближе и даже трогали, я – нет, я боялась – «вдруг оживет?», а еще было жалко зверюгу…
Когда уже училась в школе, дело было зимой, все побежали прямо с урока смотреть на волка – стая их удалялась от деревни – говорили, что у кого-то утащили овцу. Было уже не до урока, все обсуждали событие. Деревенские дети очень близки к природе. Я благодарна судьбе, что родилась и выросла в деревне.
Моя любимая учительница подарила мне на память книжку о маленьком Ленине, вручила мне табель с пятерками, пожелала и дальше учиться хорошо, и я попрощалась с Пегремской школой.
(А через 2 года школа закрылась, все уехали из деревни).
Уезжали мы утром на санях, груженых родной домашней утварью, мама правила лошадью, а я сидела сзади на краю саней.
Бабушка проводила нас до озера, попрощались мы с ней и поехали. Было морозно, слезы катились у меня из глаз, падали на пальтушку и превращались в льдинки.
Еще долго я видела сквозь слезы бабушку, стоящую на крыльце.
За Поперечным островом я не заметила, как из саней вывалилась тушилка с углями, мы уже порядочно отъехали, когда спохватились пропажи. Мама послала меня за ней. Я поковыляла на затекших ногах по санному следу назад, дошла до упавшей в снег тушилки, страшно захотелось вернуться назад, домой…
Деревня была уже далеко, и не видно было уже ни нашего дома, ни бабушки. Мама окликнула меня, я вернулась в сани, села лицом вперед, и мы продолжили свой путь.
Написано в 2001-02 г.г.
конечно я выложил не в полном объеме, слишком много получаеться., но немного о жизни деревни узнать можно!