Пароход отходил за кордон, Море пенилось, волны стонали, А поручик в толпе все прощался с конем, Да звенели кресты и медали.
"Милый конь, милый друг, Мой красавец Агат, Ты прости меня, так получилось. Я ведь тоже не рад, Ты мне больше, чем брат, Не забудь меня, чтоб ни случилось."
У коня по щеке прокатилась слеза, Кони тоже ведь чувствуют горе, Мелкой дрожью дрожал, головою кивал, Да смотрел на свинцовое море. Пароход прогудел, возвещая конец, Приглашая на борт пол-России подняться, Но никто не бежал, а поручик кричал: "Может, все же остаться, остаться!"
"Милый конь, милый друг, Мой красавец Агат, Ты прости меня, так получилось. Я ведь тоже не рад, Ты мне больше, чем брат, Не забудь меня, чтоб ни случилось."
Пароход отходил, ветер северный выл, Альбатрос над безумцами вился, Конь рванулся им вслед, да поплыл - не доплыл, Под тяжелыми волнами скрылся. Щелкнул черный затвор, пуля волю узнав, Смертным свистом по дулу промчалась - И в горячий висок, а душа на восток... И навеки с Россией осталась...
"Милый конь, милый друг, Мой красавец Агат, Ты прости меня, так получилось. Я ведь тоже не рад, Ты мне больше, чем брат, Не забудь меня, чтоб ни случилось."
Лошади умеют плавать, Но не хорошо, не далеко "Глория" по-русски значит "Слава" Это вам запомнится легко Шел корабль своим названьем гордый, Океан стараясь превозмочь. В трюме, добрыми качая мордами, Тысча лошадей стояли день и ночь. Тысча лошадей, подков четыре тыщи Счастья все ж они не принесли - Мина кораблю пробила днище Далеко далеко от земли. Люди сели в шлюпки, в лодки сели, Лошади поплыли просто так, Что им было делать если Не нашлось им место в шлюпках и плотах. Плыл по океану рыжий остров, В яблоках плыл остров и гнедой... Им сперва казалось, что плавать это просто Океан казался им рекой. Но не видно у реки той края На пределе лошадиных сил Вдруг заржали кони, возражая, Тем, кто в океане их топил. Кони шли ко дну и тихо ржали И пока на дно все не ушли Вот и все, а все-таки мне жаль их Рыжих, не увидевших земли
Он увидел меня и замер, Смешной и добрый, как божок. Я повалил его на травку, На чистый солнечный лужок! И долго, долго, как попало, На животе, на голове, С восторгом, с хохотом и ржаньем Мы кувыркались по траве...
Четыре копыта, облезлая шкура… По грязной дороге плетется понуро Забывшая думать о чем-то хорошем, Давно ко всему безразличная лошадь. Она родилась жеребенком беспечным, Но скоро хомут опустился на плечи, И кнут над спиной заметался со свистом… Забылась полянка в ромашках душистых, Забылось дыхание матери рыжей… Лишь месят копыта зловонную жижу, И только сгибается все тяжелее Когда-то красивая, гордая шея.
Четыре копыта, торчащие ребра… Скупится на ласку хозяин недобрый. А жизнь ведь могла повернуть по-другому – Ведь где-то сверкают огни ипподрома, Там тоже есть место обидам и бедам, Там мчатся по гулкой дорожке к победам Могучие кони, крылатые кони… И кутают их золотые попону. Им, лучшим награда и слава – но кто-то Всегда занимается черной работой. Чтоб им предаваться волшебному бегу, Тебя спозаранку впрягают в телегу, И если до срока работа состарит – Другого коня подберут на базаре.
Четыре копыта , клокастая грива… А время обманчиво-неторопливо, И сбросишь однажды достигнув предела, Как старую шерсть отболевшее тело. Ругаясь хомут рассупонит возница… Но ты не узнаешь. Ты будешь резвится В лугах вознесенных над морем и сушей, Где ждут воплощения вечные души. Опять жеребенком промчишься по полю, Неся не людьми возвращенную волю – Большие глаза и пушистая челка, Четыре копытца и хвостик-метелка.
Степь вокруг и речка справа, Стало что-то грустно мне. А осока, словно лава, Не подпустит нас к себе. Я задумалась немного, Лишь увидев в далеке- Чудный конь... он одиноко Приближается ко мне. Я, его окинув взглядом, Будто что-то поняла. Я бы говорить с ним рада, Но ведь это все глаза... Тонкий, светлый взгляд струится, Вся вселенная в глазах! И звезда чудесной птицей Загорит на небесах...
Лошадиная грива струится по ветру, Ты несешься по краю судьбы. Справа - обрыв, слева - горы. Только и ждать беды. И вот она страшная гостья, Стучит костями в дверь. Спотыкается конь, ты летишь, А в глазах от удара, лишь черь. Железо подковы ломает кость головы, Последняя мысль: «Спасешься хоть ТЫ». Но конь, подставляясь под стрелы врагов, Спешит откликнутся на твой зов. Хоть погиб от удара его ноги Его никогда не винишь ты. Он умер минутой лишь позже, Там на утесе, где красные вяли цветы От политой сверху вашей смешавшейся крови. Не было больше друзей, Совместной скачке – конец. Белые приминая облака, бежали два Не то человека, не то коня…
Жизнь подходила к концу… Переосмысливание ее приводило в ужас… Слишком много плохого, теперь нельзя ничего изменить… Игорь закрывал глаза и видел перед собой коней, сотни лошадей старых и молодых, чистокровных и беспородных, черных и белых, серых и рыжих, он видел их добрые глаза… Воспоминания душили и сминали. Игорь боялся открывать глаза, ему казалось, что его руки до сих пор в крови животных. Сквозь плотно закрытые ставни окон с улицы доносилось веселое ржание, это одновременно пугало и радовало. Мужчина поднялся, прошелся по комнате на плохо гнущихся ногах. В дверь постучали, громкий звук заставил вздрогнуть. На пороге появилась внучка Маша, она радостно улыбалась, ей шел двадцать первый год, и она успела добиться немалого успеха в конном спорте. Мария занималась выездкой и немного практиковала как тренер. - Здравствуй, дед! - И тебе поздорову, - Игорь улыбнулся, - как дела на конюшне? Хорошо ли живется Каннеру? - Конь твой всех конюхов извел, выздоравливай скорей, - Маша поставила на стол трехлитровую банку молока, - приходи завтра на тренировку. - Обязательно, - Игорь обнял внучку, прижал ее буйную вихрастую голову к своей груди, опустил глаза на свои руки и вновь ощутил на них кровь. Слезы потекли не иссекаемым потоком. Маше долго пришлось успокаивать деда.
На следующий день Игорь, как и обещал, пришел в манеж поглядеть, как внучка учит детей. На песочек цепочкой выезжали всадники. После круга шага, Мария скомандовала переход на рысь, а затем на галоп. Лошадь одного мальчика понесла, козля на полном скаку. «Держи его! Цмыканьем, цмыканьем!» - кричала улыбчивая Маша, теперь ее лицо исказила судорога страха и ненависти. Наконец мальчик смог управиться с конем и остановить его. Внучка позвала конюхов, которые подхватили под уздцы лошадь, а мальчику дали хлыст: «Покажи, кто здесь хозяин и кто кого должен слушаться! Бей!!!», - нервная судорога исказила ее лицо. Мальчик ударил, конь взбрыкнул. «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!». На лошадином крупе стали появляться кровавые полосы. «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!». Маша брызгала слюной, боль лошади, казалось, доставляла ей удовольствие. «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!». Конь храпел и порывался вставать на дыбы. «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!». Игорь опустил глаза на руки, их покрывала кровь, стон ужаса был последним, что он произнес в жизни… «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!». «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!». «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!».
«Что ты ржешь, мой конь ретивый, Что ты шею опустил, Не потряхиваешь гривой, Не грызешь своих удил? Али я тебя не холю? Али ешь овса не вволю? Али сбруя не красна? Аль поводья не шелковы, Не серебряны подковы, Не злачены стремена?»
Отвечает конь печальный: «Оттого я присмирел, Что я слышу топот дальный, Трубный звук и пенье стрел; Оттого я ржу, что в поле Уж не долго мне гулять, Проживать в красе и в холе, Светлой сбруей щеголять; Что уж скоро враг суровый Сбрую всю мою возьмет И серебряны подковы С легких ног моих сдерет; Оттого мой дух и ноет, Что наместо чепрака Кожей он твоей покроет Мне вспотевшие бока».
В беспощадной погоне, где лидеров нету, - Есть лишь те, кто дожил, додышал, доскакал, - Стук горячих копыт рвет на части планету. С каждым шагом все ближе смертельный оскал. Без ножа и без пули до сердца добраться. Как узнать, чье быстрей, горячей и сильней? Тот, кто сможет живым после скачки остаться, Будет назван сильнейшим из лучших коней. Удила в крови пеной хлопья с боков, Хрип сердце сдавил, не слышно подков: Словно влет умирающей бабочки крылья, Ноздри шумно трепещут, открыты ветрам. Один шаг, один вдох, один стон до бессилья. Сталь злых шпор рвет немые сердца пополам. В зелень трав упадет ветром скутанным грива, Немигающий глаз свою душу зовет, Неудачник снимает седло торопливо. А кто жив, одержимо несутся вперед. Удила в крови пеной хлопья с боков, Хрип сердце сдавил, не слышно подков: Только б мышцам не дрогнуть, и нервам не сдаться: Они смерть обогнали и финиш прошли. Им двоим удалось в ковылях не остаться, Но копыт что-то не оторвать от земли. Скачка кончена. Но чемпионов не будет. Пот с дрожащих боков, и сердец тише стук. Револьверы в руках у вершителей судеб Души выпустят с богом, избавив от мук. Гривы ветром взметнуться, - и черные кони Гордо лягут в безмолвную красную степь. Карусель бесконечной за жизнью погони Красным солнцем окрасила черную смерть. Удила в крови Смерть кровью с боков. Плач горло сдавил. Следы от подков…
Конь Конь был норовистым и сытым. И стать и рысь на знатока. Когда он землю бил копытом, Земля пружинила слегка. Глаз с дичинкой, бег упругий, Шел иноходью, будто плыл. А если ржал, по всей округе Дрожали спины у кобыл. Конь рос без привязи, на воле. Не знал как обжигает кнут, Как не дает увидеть поле На шее стянутый хомут. Он по-лошадьи понял землю Как степь без края и конца, Как запах овсяного стебля, Как звон ночного бубунца. Но как-то раз его поймали, Взнуздали грубо и с трудом, В вагон товарный затолкали И увезли... на ипподром. Прошел он выучку, конюшня Поприсмирила жеребца. Он стал барьеры брать послушно И чтить жокея-молодца. Конь скоро вышел в чемпионы, Попал в газеты и в кино. Но есть жестокие законы И непредвиденное "но". Жокей однажды растерялся И, крепко натянув узду, Вперед невовремя подался, И конь... споткнулся на ходу. На четырех ногах, а тоже... Не повезло ему всерьез. И жизнь, прихрамывая, дожил Как золотарь и водовоз. Стуча разбитыми ногами В брусчатку пыльных мостовых Понуро прядал он ушами От невеселых дум своих. И лишь в ночное время суток Коняге грезилась порой Страна цветов и незабудок И жеребенок молодой.
Услышав ржанье жеребенка, Геолог вышел за порог. А тот стоял возле березы, Затем пустился наутек. -Ну что тебе?-неслось вдогонку. А жеребенок - хвост трубой - Скакал. Вдруг встал и подал голос - Он звал куда-то за собой. -Ну, что еще?-сказал геолог, Но все же взял свое ружье И поспешил за жеребенком, Пугая бранью воронье. Геолог шел тропой таежной И вот, раздвинув лозняки, С обрыва он увидел лошадь В воде у берега реки Мать жеребенка, зацепившись Поводьями за сук сосны, Свалилась с кручи и лежала В объятьях вспененной волны. Геолог смог спасти кобылу И в лагерь с нею путь держал. И жеребенок всю дорогу За ними весело бежал.
* * * Жеребенок на лугу заржал
Жеребенок на лугу заржал, И тут же ответила мать; На зов он быстро к ней подбежал, Упругий сосок стал сосать. Брызжет струйками в рот молоко, И пьет его всласть сосунок. Чмокает жадно, очень легко Ступая на мягкий лужок. Ветерок по траве пробежал И лошади гриву качнул. Вновь жеребенок рядом заржал, В травушку лег и уснул. Ласково смотрит мать на него И думает вновь о своем, Что скоро должен стать и ее Жерька - добрым конем.
На конюшне пополнение… Кто знает, что за движение?.. У большой кобылы появился жеребенок! В общем-то, не такой уж и ребенок… Мать его всего обласкала И вставать ему приказала! Жеребенок уперся на ножки… Покачнуло его немножко. Ноги младенца чуть-чуть разъезжаются, Но, ведь, чуть-чуть же не считается! Встал. В роде стоит. Только ушами часто-часто шевелит. Сделал неуверенный шаг и пошел, Сразу у мамы теплое и вкусное молоко нашел!.. После такого напряжения Хочется чуточку уединения и расслабления. Быстрее всех я поскачу, На крыльях ветра полечу! Только, чтобы завтра поскакать – - Надо чуточку поспать!
Все чаще я по городу брожу. Все чаще вижу смерть — и улыбаюсь Улыбкой рассудительной. Ну, что же? Так я хочу. Так свойственно мне знать, Что и ко мне придет она в свой час.
Я проходил вдоль скачек по шоссе. День золотой дремал на грудах щебня, А за глухим забором — ипподром Под солнцем зеленел. Там стебли злаков И одуванчики, раздутые весной, В ласкающих лучах дремали. А вдали Трибуна придавила плоской крышей Толпу зевак и модниц. Маленькие флаги Пестрели там и здесь. А на заборе Прохожие сидели и глазели.
Я шел и слышал быстрый гон коней По грунту легкому. И быстрый топот Копыт. Потом — внезапный крик: "Упал! Упал!"- кричали на заборе, И я, вскочив на маленький пенек, Увидел все зараз: вдали летели Жокеи в пестром — к тонкому столбу. Чуть-чуть отстав от них, скакала лошадь Без седока, взметая стремена. А за листвой кудрявеньких березок, Так близко от меня — лежал жокей, Весь в желтом, в зеленях весенних злаков, Упавший навзничь, обратив лицо В глубокое ласкающее небо. Как будто век лежал, раскинув руки И ногу подогнув. Так хорошо лежал. К нему уже бежали люди. Издали, Поблескивая медленными спицами, ландо Катилось мягко. Люди подбежали И подняли его...
И вот повисла Беспомощная желтая нога В обтянутой рейтузе. Завалилась Им на плечи куда-то голова... Ландо подъехало. К его подушкам Так бережно и нежно приложили Цыплячью желтизну жокея. Человек Вскочил неловко на подножку, замер, Поддерживая голову и ногу, И важный кучер повернул назад. И так же медленно вертелись спицы, Поблескивали козла, оси, крылья...
Так хорошо и вольно умереть. Всю жизнь скакал — с одной упорной мыслью, Чтоб первым доскакать. И на скаку Запнулась запыхавшаяся лошадь, Уж силой ног не удержать седла, И утлые взмахнулись стремена, И полетел, отброшенный толчком... Ударился затылком о родную, Весеннюю, приветливую землю, И в этот миг — в мозгу прошли все мысли! Единственные нужные. Прошли - И умерли. И умерли глаза. И труп мечтательно глядит наверх.
Надежный товарищ - испытанный конь, Он был на войне горячей чем огонь. И был с седоком он в согласье всегда, Для них, неразлучных, - беда не беда! Петляли дороги в полынь-лебеде, Судьба их держала в надежной узде.
Бывало, летели под пулями в гром- Клинок обнаженный горел серебром. Бывало, ждала их в бою западня - Но конь выносил седока из огня. И воля к победе спаяла их так Для новых боев и для новых атак.
Но как-то в разведке в кустах у леска Гвардейский клинок уронила рука. Убит наповал всадник пулей шальной Свидетелем был только конь вороной. И конь безнадежно, тревожно заржал. В траве политрук бездыханный лежал.
Надежный товарищ - испытанный конь, Он был на войне горячей чем огонь. Всегда и везде седока выручал, Но здесь был их дружбы последний причал. Над другом склонился испытанный друг... В свой штаб не вернулся в ту ночь политрук.
Был черный небосвод светлей тех ног и слиться с темнотою он не мог
В тот вечер возле нашего огня увидели мы черного коня.
Не помню я чернее ничего. Как уголь были ноги у него. Он черен был, как ночь, как пустота. Он черен был от гривы до хвоста. Но черной по-другому уж была спина его, не знавшая седла. Недвижно он стоял. Казалось, спит. Пугала чернота его копыт.
Он черен был, не чувствовал теней. Так черен, что не делался темней. Так черен, как полуночная мгла. Так черен, как внутри себя игла. Так черен, как деревья впереди, как место между ребрами в груди. Как ямка под землею, где зерно. Я думаю: внутри у нас черно.
Но все-таки чернел он на глазах! Была всего лишь полночь на часах. Он к нам не приближался ни на шаг. В паху его царил бездонный мрак. Спина его была уж не видна. Не оставалось светлого пятна. Глаза его белели, как щелчок. Еще страшнее был его зрачок.
Как будто был он чей-то негатив. Зачем же он, свой бег остановив, меж нами оставался до утра? Зачем не отходил он от костра? Зачем он черным воздухом дышал? Зачем во тьме он сучьями шуршал? Зачем струил он черный свет из глаз?
БОЛЬШОЙ ЛОШАДИНЫЙ СЕКРЕТ (Юнна Мориц) Очень многие думают, Что они умеют летать: Очень многие ласточки, Лебеди очень многие. И очень немногие думают, Что умеют летать Лошади очень многие, Лошади четвероногие!
Но только лошади Летать умеют чудно, - Очень Лошади прожить без неба Трудно! И разве стаи белокрылых лебедей Грустят, как стаи белокрылых лошадей? Но только лошади Летают вдохновенно! Иначе лошади Разбились бы мгновенно. A разве стаи лошадиных лебедей Поют, как стаи лебединых лошадей?
Очень многие думают, Что секретов у лошади нет – Ни для большой, ни для маленькой, Ни для какой компании. А лошадь летает и думает, Что самый большой секрет – Это летание лошади, Нелетных животных летание!
Но только лошади Летать умеют чудно,- Очень Лошади прожить без неба Трудно! И разве стаи белокрылых лебедей Грустят, как стаи белокрылых лошадей? Но только лошади Летают вдохновенно! Иначе лошади Разбились бы мгновенно. И разве стаи лошадиных лебедей Поют, как стаи лебединых лошадей?
Заболело сердце у меня Среди поля чистого, Расседлаю своего коня Буйного да быстрого. Золотую гриву расчешу Ласковыми гребнями, Воздухом одним с тобой дышу, Друг ты мой серебряный.
Облака над речкою клубят. Помню, в день гороховый Из-под кобылицы взял тебя Жеребенком крохотным. Норовил за палец укусить, Все козлил да взбрыкивал. Понял я тогда: друзьями быть Нам с тобою выпало.
И с тех пор стало тесно мне в доме моем И в веселую ночь, и задумчивым днем, И с тех пор стали мне так нужны облака, Стали зорче глаза, стала тверже рука.
Не по дням ты рос, а по часам, Ворожен цыганкою. Стала молоком тебе роса, Стала степь полянкою. Помню, как набегаешься всласть Да гулять замаешься, Скачешь как чумной на коновязь Да в пыли валяешься.
Ну, а дед мой седой усмехался в усы, Все кричал: "Вот шальной! Весь в отца, сукин сын! Тот был тоже мастак уходить от погонь, От ушей до хвоста весь горел, только тронь!"
Никого к себе не подпускал Даже с белым сахаром. Мамку раз до смерти напугал, Охала да ахала: "Ой, смотри, сыночек, пропадешь, С кручи дурнем сброшенный!" Только знал я, что не подведешь Ты меня, хороший мой!
Так что, милый, скачи да людей позови, Что-то обруч стальной сильно сердце сдавил! Ну, а будет напрасным далекий твой путь, Ты себя сбереги да меня не забудь!
Чистое поле, темное небо… Душный воздух и тихие воды. Тучи черные висят Как предвестники не погоды. Все суетятся, все уходят Ища покров перед грозою. Но один лишь вороной К небу голову подняв И изредка взмахивая хвостом- Ждал с нетерпением ее.
Столь жаркое, летнее солнце Скользнув по вороной спине, Рассеялась безнадежно в туче С сожалением звука грома. Осветив все вокруг Яркой вспышкой света- Сверкнула молния как нож В темно-сером небе.
А конь взметнулся на дыбы Да помчался по полю галопом. И длинный конский волос Развевался ветреным потоком. И дышат учащенно ноздри, Смотрят с возбуждением глаза, И разрывают сильные ноги, Копытами эти зеленые луга.
Устав от злого мира, Дождем разрыдалось небо! И хлестая соленою водой Отмывает от обид и боли Бока да грудь вороного…
Чистое поле, голубое небо, Свежий воздух и грязные воды И снежно белый конь… Он с благодарностью догоняет Грозовые тучи - бегущих в даль. Ветер свистит под копытами Все зовет его с собой, И вот-вот взлетит он Вместе со свободой!
Ветер черные крылья качает, Треплет желтый ковер вялых трав, Серый день в небесах угасает, А копыта везде оставляют Четкий след, грязь и листья примяв.
Лошадь, фыркнув, поводит ушами, Удила с громким звоном грызет, Виснет пар у нее над ноздрями, И, точеными стукнув ногами, По тропе тихой рысью идет.
Грязный хлыст вниз опущен лениво, Задевает за ветви кустов, Перелесок застыл молчаливо, Лишь в овраге две старые ивы Напевают о чем-то без слов...
Снова ветер на лес налетает, Конь, всхрапнув, убыстряет свой бег. Вот овраг в темноте исчезает И окошки конюшни мелькают. Этот день я запомню навек!
«Вольная лошадь». Лошадь гордую поймали, Заарканили уздой, Волю вольную не дали Озорной и молодой. Изо рта сочилась пена, И звенели трензеля, Под натугой рвались вожжи, Оседлать было нельзя! Кнут ходил по бурой гриве И по вымокшим бокам, И она хотела лучше На съедение волкам. Гордо голову носила, С белой звездочкой во лбу, Высоко на птиц смотрела, Там, где воля, в синеву. Рвалась в лес, к цветам на поле, Где в былые времена, Для нее был дом и воля, И родимые места. Но сменялось время года, Пролетали месяца, Волю лошадь забывала, Только ржала лишь в сердцах. На спине скрипели седла И послушно ездокам Она мчалась но, не гордо, Не к своим родным лугам. Брала сложные барьеры И взлетая в вышину, Не мечтала, не хотела В поле к дому своему. Затаилась в ее сердце, Глубоко заснула грусть. И все всадники седлая Смело брали ее в путь. Но вулкан всегда проснется, Встрепенется лавой в высь. Лошадь гордая брыкнется, И тогда всадник держись! Так и эта кобылица Луг родимый увидав, Гордо вскинула ногами Дерганья вожжей не ждав. Встала на дыбы, брыкнула, И в мгновение одно Полетел с седла вон всадник Далеко и высоко. И упала рядом лошадь, И валялась на земле, Что бы снять с себя упряжи, Вольной быть всегда, везде! Сдернула узду тугую И сползло с спины седло, И она помчалась в поле Где прекрасно и светло! Небо ей казалось чище И прозрачнее река, Птицы пели лучше, звонче, Были краше облака. Воля, вот что украшало Травы, небо и цветы, И сама лошадка стала Необычной красоты
Мне снится сон, один и тот же сон: Конь белогривый в поле мчится, То остановится, заржет, то снова он Летит над травами подобно белой птице. По радуге из солнечных лучей, За ним вдогонку детство убегает. Я чувствую: чего-то не хватает. Во всем,что есть вокруг, в душе моей. Мы понимаем это слишком поздно, Когда копыта смолкнут в далеке, Еще не раз, бессонной ночью звездной, Слеза застынет искрой на щеке.
Выкладываем стихи, если проза или рассказы- желательно ссылки)
Пароход отходил за кордон,
Море пенилось, волны стонали,
А поручик в толпе все прощался с конем,
Да звенели кресты и медали.
"Милый конь, милый друг,
Мой красавец Агат,
Ты прости меня, так получилось.
Я ведь тоже не рад,
Ты мне больше, чем брат,
Не забудь меня, чтоб ни случилось."
У коня по щеке прокатилась слеза,
Кони тоже ведь чувствуют горе,
Мелкой дрожью дрожал, головою кивал,
Да смотрел на свинцовое море.
Пароход прогудел, возвещая конец,
Приглашая на борт пол-России подняться,
Но никто не бежал, а поручик кричал:
"Может, все же остаться, остаться!"
"Милый конь, милый друг,
Мой красавец Агат,
Ты прости меня, так получилось.
Я ведь тоже не рад,
Ты мне больше, чем брат,
Не забудь меня, чтоб ни случилось."
Пароход отходил, ветер северный выл,
Альбатрос над безумцами вился,
Конь рванулся им вслед, да поплыл - не доплыл,
Под тяжелыми волнами скрылся.
Щелкнул черный затвор, пуля волю узнав,
Смертным свистом по дулу промчалась -
И в горячий висок, а душа на восток...
И навеки с Россией осталась...
"Милый конь, милый друг,
Мой красавец Агат,
Ты прости меня, так получилось.
Я ведь тоже не рад,
Ты мне больше, чем брат,
Не забудь меня, чтоб ни случилось."
Лошади умеют плавать,
Но не хорошо, не далеко
"Глория" по-русски значит "Слава"
Это вам запомнится легко
Шел корабль своим названьем гордый,
Океан стараясь превозмочь.
В трюме, добрыми качая мордами,
Тысча лошадей стояли день и ночь.
Тысча лошадей, подков четыре тыщи
Счастья все ж они не принесли -
Мина кораблю пробила днище
Далеко далеко от земли.
Люди сели в шлюпки, в лодки сели,
Лошади поплыли просто так,
Что им было делать если
Не нашлось им место в шлюпках и плотах.
Плыл по океану рыжий остров,
В яблоках плыл остров и гнедой...
Им сперва казалось, что плавать это просто
Океан казался им рекой.
Но не видно у реки той края
На пределе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая,
Тем, кто в океане их топил.
Кони шли ко дну и тихо ржали
И пока на дно все не ушли
Вот и все, а все-таки мне жаль их
Рыжих, не увидевших земли
Он увидел меня и замер,
Смешной и добрый, как божок.
Я повалил его на травку,
На чистый солнечный лужок!
И долго, долго, как попало,
На животе, на голове,
С восторгом, с хохотом и ржаньем
Мы кувыркались по траве...
По грязной дороге плетется понуро
Забывшая думать о чем-то хорошем,
Давно ко всему безразличная лошадь.
Она родилась жеребенком беспечным,
Но скоро хомут опустился на плечи,
И кнут над спиной заметался со свистом…
Забылась полянка в ромашках душистых,
Забылось дыхание матери рыжей…
Лишь месят копыта зловонную жижу,
И только сгибается все тяжелее
Когда-то красивая, гордая шея.
Четыре копыта, торчащие ребра…
Скупится на ласку хозяин недобрый.
А жизнь ведь могла повернуть по-другому –
Ведь где-то сверкают огни ипподрома,
Там тоже есть место обидам и бедам,
Там мчатся по гулкой дорожке к победам
Могучие кони, крылатые кони…
И кутают их золотые попону.
Им, лучшим награда и слава – но кто-то
Всегда занимается черной работой.
Чтоб им предаваться волшебному бегу,
Тебя спозаранку впрягают в телегу,
И если до срока работа состарит –
Другого коня подберут на базаре.
Четыре копыта , клокастая грива…
А время обманчиво-неторопливо,
И сбросишь однажды достигнув предела,
Как старую шерсть отболевшее тело.
Ругаясь хомут рассупонит возница…
Но ты не узнаешь. Ты будешь резвится
В лугах вознесенных над морем и сушей,
Где ждут воплощения вечные души.
Опять жеребенком промчишься по полю,
Неся не людьми возвращенную волю –
Большие глаза и пушистая челка,
Четыре копытца и хвостик-метелка.
Степь вокруг и речка справа,
Стало что-то грустно мне.
А осока, словно лава,
Не подпустит нас к себе.
Я задумалась немного,
Лишь увидев в далеке-
Чудный конь... он одиноко
Приближается ко мне.
Я, его окинув взглядом,
Будто что-то поняла.
Я бы говорить с ним рада,
Но ведь это все глаза...
Тонкий, светлый взгляд струится,
Вся вселенная в глазах!
И звезда чудесной птицей
Загорит на небесах...
Ты несешься по краю судьбы.
Справа - обрыв, слева - горы.
Только и ждать беды.
И вот она страшная гостья,
Стучит костями в дверь.
Спотыкается конь, ты летишь,
А в глазах от удара, лишь черь.
Железо подковы ломает кость головы,
Последняя мысль: «Спасешься хоть ТЫ».
Но конь, подставляясь под стрелы врагов,
Спешит откликнутся на твой зов.
Хоть погиб от удара его ноги
Его никогда не винишь ты.
Он умер минутой лишь позже,
Там на утесе, где красные вяли цветы
От политой сверху вашей смешавшейся крови.
Не было больше друзей,
Совместной скачке – конец.
Белые приминая облака, бежали два
Не то человека, не то коня…
Яблоко от яблони падает не далеко.
Жизнь подходила к концу… Переосмысливание ее приводило в ужас… Слишком много плохого, теперь нельзя ничего изменить… Игорь закрывал глаза и видел перед собой коней, сотни лошадей старых и молодых, чистокровных и беспородных, черных и белых, серых и рыжих, он видел их добрые глаза… Воспоминания душили и сминали. Игорь боялся открывать глаза, ему казалось, что его руки до сих пор в крови животных. Сквозь плотно закрытые ставни окон с улицы доносилось веселое ржание, это одновременно пугало и радовало.
Мужчина поднялся, прошелся по комнате на плохо гнущихся ногах. В дверь постучали, громкий звук заставил вздрогнуть. На пороге появилась внучка Маша, она радостно улыбалась, ей шел двадцать первый год, и она успела добиться немалого успеха в конном спорте. Мария занималась выездкой и немного практиковала как тренер.
- Здравствуй, дед!
- И тебе поздорову, - Игорь улыбнулся, - как дела на конюшне? Хорошо ли живется Каннеру?
- Конь твой всех конюхов извел, выздоравливай скорей, - Маша поставила на стол трехлитровую банку молока, - приходи завтра на тренировку.
- Обязательно, - Игорь обнял внучку, прижал ее буйную вихрастую голову к своей груди, опустил глаза на свои руки и вновь ощутил на них кровь. Слезы потекли не иссекаемым потоком. Маше долго пришлось успокаивать деда.
На следующий день Игорь, как и обещал, пришел в манеж поглядеть, как внучка учит детей. На песочек цепочкой выезжали всадники. После круга шага, Мария скомандовала переход на рысь, а затем на галоп. Лошадь одного мальчика понесла, козля на полном скаку.
«Держи его! Цмыканьем, цмыканьем!» - кричала улыбчивая Маша, теперь ее лицо исказила судорога страха и ненависти. Наконец мальчик смог управиться с конем и остановить его. Внучка позвала конюхов, которые подхватили под уздцы лошадь, а мальчику дали хлыст:
«Покажи, кто здесь хозяин и кто кого должен слушаться! Бей!!!», - нервная судорога исказила ее лицо. Мальчик ударил, конь взбрыкнул. «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!». На лошадином крупе стали появляться кровавые полосы. «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!». Маша брызгала слюной, боль лошади, казалось, доставляла ей удовольствие. «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!». Конь храпел и порывался вставать на дыбы. «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!».
Игорь опустил глаза на руки, их покрывала кровь, стон ужаса был последним, что он произнес в жизни…
«Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!». «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!». «Сильней! Сильней! Чаще!!! Сильней!».
«Что ты ржешь, мой конь ретивый,
Что ты шею опустил,
Не потряхиваешь гривой,
Не грызешь своих удил?
Али я тебя не холю?
Али ешь овса не вволю?
Али сбруя не красна?
Аль поводья не шелковы,
Не серебряны подковы,
Не злачены стремена?»
Отвечает конь печальный:
«Оттого я присмирел,
Что я слышу топот дальный,
Трубный звук и пенье стрел;
Оттого я ржу, что в поле
Уж не долго мне гулять,
Проживать в красе и в холе,
Светлой сбруей щеголять;
Что уж скоро враг суровый
Сбрую всю мою возьмет
И серебряны подковы
С легких ног моих сдерет;
Оттого мой дух и ноет,
Что наместо чепрака
Кожей он твоей покроет
Мне вспотевшие бока».
я его раньше на память знала
- Есть лишь те, кто дожил, додышал, доскакал,
- Стук горячих копыт рвет на части планету.
С каждым шагом все ближе смертельный оскал.
Без ножа и без пули до сердца добраться.
Как узнать, чье
быстрей, горячей и сильней?
Тот, кто сможет живым после скачки остаться,
Будет назван сильнейшим из лучших коней.
Удила в крови пеной хлопья с боков,
Хрип сердце сдавил, не слышно подков: Словно влет умирающей бабочки крылья,
Ноздри шумно трепещут, открыты ветрам.
Один шаг, один вдох, один стон до бессилья.
Сталь злых шпор рвет немые сердца пополам.
В зелень трав упадет ветром скутанным грива, Немигающий глаз свою душу зовет,
Неудачник снимает седло торопливо.
А кто жив, одержимо несутся вперед.
Удила в крови пеной хлопья с боков,
Хрип сердце сдавил, не слышно подков:
Только б мышцам не дрогнуть, и нервам не сдаться:
Они смерть обогнали и финиш прошли.
Им двоим удалось в ковылях не остаться,
Но копыт что-то не оторвать от земли.
Скачка кончена. Но чемпионов не будет.
Пот с дрожащих боков, и сердец тише стук.
Револьверы в руках у вершителей судеб
Души выпустят с богом, избавив от мук.
Гривы ветром взметнуться, - и черные кони
Гордо лягут в безмолвную красную степь.
Карусель бесконечной за жизнью погони
Красным солнцем окрасила черную смерть.
Удила в крови Смерть кровью с боков.
Плач горло сдавил. Следы от подков…
Конь был норовистым и сытым.
И стать и рысь на знатока.
Когда он землю бил копытом,
Земля пружинила слегка.
Глаз с дичинкой, бег упругий,
Шел иноходью, будто плыл.
А если ржал, по всей округе
Дрожали спины у кобыл.
Конь рос без привязи, на воле.
Не знал как обжигает кнут,
Как не дает увидеть поле
На шее стянутый хомут.
Он по-лошадьи понял землю
Как степь без края и конца,
Как запах овсяного стебля,
Как звон ночного бубунца.
Но как-то раз его поймали,
Взнуздали грубо и с трудом,
В вагон товарный затолкали
И увезли... на ипподром.
Прошел он выучку, конюшня
Поприсмирила жеребца.
Он стал барьеры брать послушно
И чтить жокея-молодца.
Конь скоро вышел в чемпионы,
Попал в газеты и в кино.
Но есть жестокие законы
И непредвиденное "но".
Жокей однажды растерялся
И, крепко натянув узду,
Вперед невовремя подался,
И конь... споткнулся на ходу.
На четырех ногах, а тоже...
Не повезло ему всерьез.
И жизнь, прихрамывая, дожил
Как золотарь и водовоз.
Стуча разбитыми ногами
В брусчатку пыльных мостовых
Понуро прядал он ушами
От невеселых дум своих.
И лишь в ночное время суток
Коняге грезилась порой
Страна цветов и незабудок
И жеребенок молодой.
за душу взяло..
Услышав ржанье жеребенка,
Геолог вышел за порог.
А тот стоял возле березы,
Затем пустился наутек.
-Ну что тебе?-неслось вдогонку.
А жеребенок - хвост трубой -
Скакал. Вдруг встал и подал голос -
Он звал куда-то за собой.
-Ну, что еще?-сказал геолог,
Но все же взял свое ружье
И поспешил за жеребенком,
Пугая бранью воронье.
Геолог шел тропой таежной
И вот, раздвинув лозняки,
С обрыва он увидел лошадь
В воде у берега реки
Мать жеребенка, зацепившись
Поводьями за сук сосны,
Свалилась с кручи и лежала
В объятьях вспененной волны.
Геолог смог спасти кобылу
И в лагерь с нею путь держал.
И жеребенок всю дорогу
За ними весело бежал.
* * *
Жеребенок на лугу заржал
Жеребенок на лугу заржал,
И тут же ответила мать;
На зов он быстро к ней подбежал,
Упругий сосок стал сосать.
Брызжет струйками в рот молоко,
И пьет его всласть сосунок.
Чмокает жадно, очень легко
Ступая на мягкий лужок.
Ветерок по траве пробежал
И лошади гриву качнул.
Вновь жеребенок рядом заржал,
В травушку лег и уснул.
Ласково смотрит мать на него
И думает вновь о своем,
Что скоро должен стать и ее
Жерька - добрым конем.
На конюшне пополнение…
Кто знает, что за движение?..
У большой кобылы появился жеребенок!
В общем-то, не такой уж и ребенок…
Мать его всего обласкала
И вставать ему приказала!
Жеребенок уперся на ножки…
Покачнуло его немножко.
Ноги младенца чуть-чуть разъезжаются,
Но, ведь, чуть-чуть же не считается!
Встал. В роде стоит.
Только ушами часто-часто шевелит.
Сделал неуверенный шаг и пошел,
Сразу у мамы теплое и вкусное молоко нашел!..
После такого напряжения
Хочется чуточку уединения и расслабления.
Быстрее всех я поскачу,
На крыльях ветра полечу!
Только, чтобы завтра поскакать –
- Надо чуточку поспать!
Все чаще я по городу брожу.
Все чаще вижу смерть — и улыбаюсь
Улыбкой рассудительной. Ну, что же?
Так я хочу. Так свойственно мне знать,
Что и ко мне придет она в свой час.
Я проходил вдоль скачек по шоссе.
День золотой дремал на грудах щебня,
А за глухим забором — ипподром
Под солнцем зеленел. Там стебли злаков
И одуванчики, раздутые весной,
В ласкающих лучах дремали. А вдали
Трибуна придавила плоской крышей
Толпу зевак и модниц. Маленькие флаги
Пестрели там и здесь. А на заборе
Прохожие сидели и глазели.
Я шел и слышал быстрый гон коней
По грунту легкому. И быстрый топот
Копыт. Потом — внезапный крик:
"Упал! Упал!"- кричали на заборе,
И я, вскочив на маленький пенек,
Увидел все зараз: вдали летели
Жокеи в пестром — к тонкому столбу.
Чуть-чуть отстав от них, скакала лошадь
Без седока, взметая стремена.
А за листвой кудрявеньких березок,
Так близко от меня — лежал жокей,
Весь в желтом, в зеленях весенних злаков,
Упавший навзничь, обратив лицо
В глубокое ласкающее небо.
Как будто век лежал, раскинув руки
И ногу подогнув. Так хорошо лежал.
К нему уже бежали люди. Издали,
Поблескивая медленными спицами, ландо
Катилось мягко. Люди подбежали
И подняли его...
И вот повисла
Беспомощная желтая нога
В обтянутой рейтузе. Завалилась
Им на плечи куда-то голова...
Ландо подъехало. К его подушкам
Так бережно и нежно приложили
Цыплячью желтизну жокея. Человек
Вскочил неловко на подножку, замер,
Поддерживая голову и ногу,
И важный кучер повернул назад.
И так же медленно вертелись спицы,
Поблескивали козла, оси, крылья...
Так хорошо и вольно умереть.
Всю жизнь скакал — с одной упорной мыслью,
Чтоб первым доскакать. И на скаку
Запнулась запыхавшаяся лошадь,
Уж силой ног не удержать седла,
И утлые взмахнулись стремена,
И полетел, отброшенный толчком...
Ударился затылком о родную,
Весеннюю, приветливую землю,
И в этот миг — в мозгу прошли все мысли!
Единственные нужные. Прошли -
И умерли. И умерли глаза.
И труп мечтательно глядит наверх.
Где ждут нас умершие кони.
Там вечно зелены поля,
И нету туч на небосклоне.
Наверно, каждого там ждет
Конь самой сокровенной грезы -
Кого-то - скромный Светлячок,
Кого-то - чистокровный Розыск.
Там старых конников всех вновь
Несут галопом кони эти.
Вот Колокольчик и Петров,
Вот дядя Яша на Бюджете.
Ах, если есть на свете рай,
То там весна, трава и воля.
Да, конник, брат мой, конник, знай:
Там ждут нас умершие кони.
(((((
Вздымая копытами пыль
Летит – сквозь борьбу и беспечность,
Летит, не тревожа ковыль
Летит – и проносятся мимо
Минуты, недели, века
Седло не уродует спину,
И шпора не тронет бока
Несется, подкован однажды,
Сквозь зарево бед и обид,
Сквозь счастье, сквозь горе – не важно!
Не слышно ударов копыт.
Хозяин заботливым был,
Когда жеребенка пускал,
Подковы ему он прибил
И кожей поверх обмотал
Не слышно ударов копытом,
Бесшумно несется вперед,
Проходит тоска о забытом,
Не виден тропы поворот…
Несется сквозь мглу, не умея
Галоп сократить хоть на миг,
С годами все больше белея,
Стареет, но дальше летит…
И вот на заре чьей-то славы
Проскачет вперед - не взглянет,
И жизни закончатся главы
И чья-то звезда упадет…
И снова летит незаметный,
Он цели своей не достиг,
Летит он один, беззаветно,
Не слышно ударов копыт…
Надежный товарищ - испытанный конь,
Он был на войне горячей чем огонь.
И был с седоком он в согласье всегда,
Для них, неразлучных, - беда не беда!
Петляли дороги в полынь-лебеде,
Судьба их держала в надежной узде.
Бывало, летели под пулями в гром-
Клинок обнаженный горел серебром.
Бывало, ждала их в бою западня -
Но конь выносил седока из огня.
И воля к победе спаяла их так
Для новых боев и для новых атак.
Но как-то в разведке в кустах у леска
Гвардейский клинок уронила рука.
Убит наповал всадник пулей шальной
Свидетелем был только конь вороной.
И конь безнадежно, тревожно заржал.
В траве политрук бездыханный лежал.
Надежный товарищ - испытанный конь,
Он был на войне горячей чем огонь.
Всегда и везде седока выручал,
Но здесь был их дружбы последний причал.
Над другом склонился испытанный друг...
В свой штаб не вернулся в ту ночь политрук.
и слиться с темнотою он не мог
В тот вечер возле нашего огня
увидели мы черного коня.
Не помню я чернее ничего.
Как уголь были ноги у него.
Он черен был, как ночь, как пустота.
Он черен был от гривы до хвоста.
Но черной по-другому уж была
спина его, не знавшая седла.
Недвижно он стоял. Казалось, спит.
Пугала чернота его копыт.
Он черен был, не чувствовал теней.
Так черен, что не делался темней.
Так черен, как полуночная мгла.
Так черен, как внутри себя игла.
Так черен, как деревья впереди,
как место между ребрами в груди.
Как ямка под землею, где зерно.
Я думаю: внутри у нас черно.
Но все-таки чернел он на глазах!
Была всего лишь полночь на часах.
Он к нам не приближался ни на шаг.
В паху его царил бездонный мрак.
Спина его была уж не видна.
Не оставалось светлого пятна.
Глаза его белели, как щелчок.
Еще страшнее был его зрачок.
Как будто был он чей-то негатив.
Зачем же он, свой бег остановив,
меж нами оставался до утра?
Зачем не отходил он от костра?
Зачем он черным воздухом дышал?
Зачем во тьме он сучьями шуршал?
Зачем струил он черный свет из глаз?
Он всадника искал себе средь нас.
Очень многие думают, Что они умеют летать:
Очень многие ласточки, Лебеди очень многие.
И очень немногие думают, Что умеют летать
Лошади очень многие, Лошади четвероногие!
Но только лошади Летать умеют чудно, -
Очень Лошади прожить без неба Трудно!
И разве стаи белокрылых лебедей
Грустят, как стаи белокрылых лошадей?
Но только лошади Летают вдохновенно!
Иначе лошади Разбились бы мгновенно.
A разве стаи лошадиных лебедей
Поют, как стаи лебединых лошадей?
Очень многие думают, Что секретов у лошади нет –
Ни для большой, ни для маленькой, Ни для какой компании.
А лошадь летает и думает, Что самый большой секрет –
Это летание лошади, Нелетных животных летание!
Но только лошади Летать умеют чудно,-
Очень Лошади прожить без неба Трудно!
И разве стаи белокрылых лебедей
Грустят, как стаи белокрылых лошадей?
Но только лошади Летают вдохновенно!
Иначе лошади Разбились бы мгновенно.
И разве стаи лошадиных лебедей
Поют, как стаи лебединых лошадей?
Заболело сердце у меня
Среди поля чистого,
Расседлаю своего коня
Буйного да быстрого.
Золотую гриву расчешу
Ласковыми гребнями,
Воздухом одним с тобой дышу,
Друг ты мой серебряный.
Облака над речкою клубят.
Помню, в день гороховый
Из-под кобылицы взял тебя
Жеребенком крохотным.
Норовил за палец укусить,
Все козлил да взбрыкивал.
Понял я тогда: друзьями быть
Нам с тобою выпало.
И с тех пор стало тесно мне в доме моем
И в веселую ночь, и задумчивым днем,
И с тех пор стали мне так нужны облака,
Стали зорче глаза, стала тверже рука.
Не по дням ты рос, а по часам,
Ворожен цыганкою.
Стала молоком тебе роса,
Стала степь полянкою.
Помню, как набегаешься всласть
Да гулять замаешься,
Скачешь как чумной на коновязь
Да в пыли валяешься.
Ну, а дед мой седой усмехался в усы,
Все кричал: "Вот шальной!
Весь в отца, сукин сын!
Тот был тоже мастак
уходить от погонь,
От ушей до хвоста
весь горел, только тронь!"
Никого к себе не подпускал
Даже с белым сахаром.
Мамку раз до смерти напугал,
Охала да ахала:
"Ой, смотри, сыночек, пропадешь,
С кручи дурнем сброшенный!"
Только знал я, что не подведешь
Ты меня, хороший мой!
Так что, милый, скачи
да людей позови,
Что-то обруч стальной
сильно сердце сдавил!
Ну, а будет напрасным
далекий твой путь,
Ты себя сбереги
да меня не забудь!
Чистое поле, темное небо…
Душный воздух и тихие воды.
Тучи черные висят
Как предвестники не погоды.
Все суетятся, все уходят
Ища покров перед грозою.
Но один лишь вороной
К небу голову подняв
И изредка взмахивая хвостом-
Ждал с нетерпением ее.
Столь жаркое, летнее солнце
Скользнув по вороной спине,
Рассеялась безнадежно в туче
С сожалением звука грома.
Осветив все вокруг
Яркой вспышкой света-
Сверкнула молния как нож
В темно-сером небе.
А конь взметнулся на дыбы
Да помчался по полю галопом.
И длинный конский волос
Развевался ветреным потоком.
И дышат учащенно ноздри,
Смотрят с возбуждением глаза,
И разрывают сильные ноги,
Копытами эти зеленые луга.
Устав от злого мира,
Дождем разрыдалось небо!
И хлестая соленою водой
Отмывает от обид и боли
Бока да грудь вороного…
Чистое поле, голубое небо,
Свежий воздух и грязные воды
И снежно белый конь…
Он с благодарностью догоняет
Грозовые тучи - бегущих в даль.
Ветер свистит под копытами
Все зовет его с собой,
И вот-вот взлетит он
Вместе со свободой!
Мы сидели на пол смотря.
Мы оконные рвали створки,
Просто мы вспоминали коня.
Затянули бинты тугие,
Били стопки свои зазря,
Были тонкие мы и злые -
Просто мы вспоминали коня....
Мы ходили - больные тени,
Никому в глаза не глядя,
Мы не спали совсем и не ели -
Вспоминали коня....
Я делюсь с тобой одиночеством,
Прожигаю глазами насквозь.
Я сижу в деннике на корточках,
Подбираю сырой овес.
Ты глазами толкаешь бережно,
Выгоняешь из-под копыт.
Ты лелеешь меня и веришь мне,
У меня голова болит...
И поэтому я на корточках,
А не в полный, веселый рост,
Приношу тебе хлеба корочки
И дорожки соленых слез...
Я делюсь с тобой одиночеством,
Утонувши горячим лбом,
В твоей гриве холодно-солнечной
Обернувшей меня теплом...
(автор неизвестен)
Треплет желтый ковер вялых трав,
Серый день в небесах угасает,
А копыта везде оставляют
Четкий след, грязь и листья примяв.
Лошадь, фыркнув, поводит ушами,
Удила с громким звоном грызет,
Виснет пар у нее над ноздрями,
И, точеными стукнув ногами,
По тропе тихой рысью идет.
Грязный хлыст вниз опущен лениво,
Задевает за ветви кустов,
Перелесок застыл молчаливо,
Лишь в овраге две старые ивы
Напевают о чем-то без слов...
Снова ветер на лес налетает,
Конь, всхрапнув, убыстряет свой бег.
Вот овраг в темноте исчезает
И окошки конюшни мелькают.
Этот день я запомню навек!
(Г.Афонина, из журнала "Конный мир")
Лошадь гордую поймали,
Заарканили уздой,
Волю вольную не дали
Озорной и молодой.
Изо рта сочилась пена,
И звенели трензеля,
Под натугой рвались вожжи,
Оседлать было нельзя!
Кнут ходил по бурой гриве
И по вымокшим бокам,
И она хотела лучше
На съедение волкам.
Гордо голову носила,
С белой звездочкой во лбу,
Высоко на птиц смотрела,
Там, где воля, в синеву.
Рвалась в лес, к цветам на поле,
Где в былые времена,
Для нее был дом и воля,
И родимые места.
Но сменялось время года,
Пролетали месяца,
Волю лошадь забывала,
Только ржала лишь в сердцах.
На спине скрипели седла
И послушно ездокам
Она мчалась но, не гордо,
Не к своим родным лугам.
Брала сложные барьеры
И взлетая в вышину,
Не мечтала, не хотела
В поле к дому своему.
Затаилась в ее сердце,
Глубоко заснула грусть.
И все всадники седлая
Смело брали ее в путь.
Но вулкан всегда проснется,
Встрепенется лавой в высь.
Лошадь гордая брыкнется,
И тогда всадник держись!
Так и эта кобылица
Луг родимый увидав,
Гордо вскинула ногами
Дерганья вожжей не ждав.
Встала на дыбы, брыкнула,
И в мгновение одно
Полетел с седла вон всадник
Далеко и высоко.
И упала рядом лошадь,
И валялась на земле,
Что бы снять с себя упряжи,
Вольной быть всегда, везде!
Сдернула узду тугую
И сползло с спины седло,
И она помчалась в поле
Где прекрасно и светло!
Небо ей казалось чище
И прозрачнее река,
Птицы пели лучше, звонче,
Были краше облака.
Воля, вот что украшало
Травы, небо и цветы,
И сама лошадка стала
Необычной красоты
(автор неизвестен)
Конь белогривый в поле мчится,
То остановится, заржет, то снова он
Летит над травами подобно белой птице.
По радуге из солнечных лучей,
За ним вдогонку детство убегает.
Я чувствую: чего-то не хватает.
Во всем,что есть вокруг, в душе моей.
Мы понимаем это слишком поздно,
Когда копыта смолкнут в далеке,
Еще не раз, бессонной ночью звездной,
Слеза застынет искрой на щеке.