ХИЛЛСБОРО
Трагедия Хиллсборо (http://vkontakte.ru/album-2505734_57984350)http://vkontakte.ru/pages.php?id=2322074
Трагедия на шеффилдском стадионе Хиллсборо разыгралась 15 апреля 1989 года. Возникшая на трибунах давка унесла жизни 96 болельщиков.
Ливерпуль принимал участие в полуфинальном матче Кубка Футбольной Ассоциации (17-м в истории клуба) против команды Ноттингем Форест на Хиллсборо, домашнем стадионе клуба Шеффилд Уэнсдей. В то время на большинстве стадионов вокруг поля была установлена в качестве ограждения металлическая сетка, что рассматривалось как мера борьбы с хулиганством на трибунах – проблемой, которая уже долгие годы была бичом британского футбола. В Британии хулиганские выходки болельщиков случались чаще, чем где-либо, и заключались в том, что фанаты регулярно выбегали на поле и забрасывали игроков различными предметами. Это ограждение во время расследования трагедии было названо одной из основных причин, приведших к гибели людей. Другим веским фактором, вызвавшим трагедию, оказалось то, что она разыгралась на так называемой «террасе» - секторе стадиона со стоячими местами. Стоячие сектора также разделялись между собой металлическими заграждениями, образуя так называемые «загоны».
Секторы стадиона Хиллсборо были разделены между болельщиками соперничавших команд, что было обычной практикой для важных матчей, проводимых на нейтральном поле. Фанатам Ливерпуля достался сектор со стороны улицы Леппингз Лейн. Начало игры было запланировано на 15:00, но в силу ряда обстоятельств (дорожные пробки на пути в Шеффилд и так далее) многие болельщики Ливерпуля прибыли на игру позднее, чем обычно. В период с 14:00 до 14:45 на маленькой площадке у турникетов на входе в сектор образовалась огромная толпа болельщиков, желающих войти на стадион до свистка к началу матча. Количество болельщиков, желающих войти, росло, в то время как на стадион попадало значительно меньшее количество людей. При том, что порядка пяти тысяч человек пытались пройти на стадион, ситуация грозила выйти из-под контроля, и полиция приняла решение открыть еще одни ворота, у которых не было турникета (Вход С). Это привело к тому, что сотни, а, возможно, и тысячи людей хлынули в узкий проход, ведущий на террасу, два центральных загона которых были уже к тому моменту переполнены. Те, кто стоял в первых рядах сектора, оказались прижатыми к металлическому ограждению. Входящие на стадион не имели представления о том, что происходит впереди, и долгое время на создавшуюся ситуацию никто не обратил внимания (кроме, разумеется, тех, кто сам оказался в давке), и судья остановил матч лишь в 15:06. К тому моменту удалось открыть небольшие ворота в ограждении, и некоторые болельщики выбрались из образовавшейся давки через них. Многие пытались перелезть через забор, а других вытаскивали болельщики с верхнего сектора, находящегося над террасой Леппингз Лейн.
15:04. Мяч, после удара Питера Бердсли сотрясает перекладину. Предсказуемое возбуждение на трибунах.
15:05. Ограждение сектора 3 обрушивается, что ведет к падению болельщиков.
15:06. Инспектор Гринвуд подходит к арбитру встречи Рэю Льюису. Матч остановлен. Мюррей вызывает машины скорой помощи.
15:13. Первая машина скорой помощи (из больницы Св. Иоанна) прибывает на территорию стадиона, и отправляется вдоль забора, расположенного по периметру, к воротам 3. От констебля Бичарда поступает требование предоставить режущие инструменты и вызвать пожарных. Становится известно, что болельщики взломали ворота С.
15:17. В Контрольном пункте полиции появляются Грэм Келли, исполнительный директор ФА, и секретарь Шеффилд Уэнсдэй Грэм Макрелл. Дакенфилд информирует их, что, по его данным, уже имеются жертвы и, судя по всему, матч будет отменен. Он также сообщает, что поток болельщиков устремился в ворота С.
15:17. Машины скорой помощи начинают прибывать к входу на стадион со стороны Пенистон Роуд.
15:20. На территории стадиона появляется вторая карета скорой помощи.
15:22. У входов и на Пенистон Роуд, и на Леппингз Лейн появляются автомобили пожарной команды. Один из полицейских говорит им: “Вы, скорее всего, нам не понадобитесь”.
15:29. Отправлен запрос послать врачей и медсестер на стадион.
15:30. Совещание, на котором присутствуют представители полиции, ФА, трех клубов и арбитр матча. Дакенфилд сообщает, что игру придется отменить.
16:30. Последние пострадавшие покидают территорию стадиона.
Кенни Далглиш, менеджер Ливерпуля
“Я никогда, никогда не забуду 15 апреля 1989. Я не могу думать о “Хиллсборо”, не могу даже выговорить это слово без того, чтобы на меня вновь не нахлынули воспоминания. Мне очень сложно писать о “Хиллсборо” - том месте, где чиновники – и полицейские, и футбольные – наделали ужасных ошибок, вызвавших гибель 96 наших болельщиков. Эти воспоминания будут преследовать меня до конца жизни. Мне предлагали тренерский пост в Шеффилд Юнайтед после моего ухода из Ливерпуля, но я отказался из-за “Хиллсборо”. Тот, кто предлагал мне эту работу, сказал: “А мне и в голову не пришло!” Но я не могу находиться на этом стадионе, не думая о тех, кто погиб на трибуне Леппингз Лэйн…
Мы вышли на поле, игроки начали разогреваться, а я уселся, чтобы наблюдать за матчем. Я не заметил, чтобы были какие-то проблемы. Внезапно на поле выбежал полицейский и направился к арбитру встречи, Рэю Льюису, который остановил игру. Льюис отправил команды в раздевалки и велел ждать новостей. Я сказал футболистам оставаться внутри, а сам вышел в коридор. Там собралось несколько болельщиков, которые обратились ко мне: “Кенни, Кенни, там погибают люди!”
… На следующий день на «Энфилде» стали собираться люди. Они хотели оставить цветы у Ворот Шенкли. Питер Робинсон связался с охраной и велел открыть ворота стадиона – мы не хотели, чтобы наши болельщики оставались на улице…
В одно утро, до того, как кто-нибудь появился на стадионе, я вышел на поле и привязал плюшевых мишек своих детей к штангам ворот перед Копом. Ворота, поле, весь Коп были покрыты цветами, шарфами и самыми разными сувенирами в память о погибших. Я помню, что описывал увиденное, как “самое печальное и самое прекрасное, что я видел в жизни”. Именно так и было”.
“Несколько дней спустя команда отправилась в шеффилдскую больницу. Когда мы прибыли туда и увидели ряды кроватей, на которых лежали люди в коме, то всем нам стало не по себе. Футболисты поначалу сбились в тесную группу. Так происходит и каждое Рождество, когда мы посещаем больных детей. Обычно футболисты начинают испытывать некое чувство стыда за то, что они сильные и здоровые, когда их окружают больные и искалеченные. Я всегда боюсь, что мое поведение покажется снисходительным, поэтому просто подхожу к какому-нибудь мальчишке в инвалидном кресле и спрашиваю: “Как ты потерял ноги?” Дети легче, чем взрослые справляются с такими вещами. В Шеффилде никто не решался сделать первый шаг. Мы столпились рядом минут на десять, не зная, как говорить с людьми, которые в коме. Их родственники взяли инициативу на себя. Один подошел ко мне и сказал: “Вы любимый игрок моего сына. Пожалуйста, поговорите с ним”.
Я никогда раньше не видел человека в коме. Я совершенно не знал, что говорить, и услышат ли меня вообще. Если бы это был мой сын, то я бы знал, что сказать. В итоге я произнес: “Это Джон Барнс. Мне ужасно жаль, что это произошло. Продолжай бороться, не сдавайся”. Такие вещи обычно говорят врачи в сериале “Скорая помощь”.
Потрясающе, что могут сделать несколько слов. Некоторые пациенты начали реагировать, подавать признаки жизни. Раздались возгласы родителей: “Он пошевелился!” Медсестры и родственники просили нас продолжать говорить. И мы говорили без остановки. Я держал детей за руки и все говорил, говорил, говорил…
В тот день, пока мы были в больнице, двое вышли из комы. Это был непередаваемый опыт. Один спросил: “Какой счет?” Он открыл глаза, увидел Олдо и сказал: “Опа, Джон Олдридж?! Как сам?” Потом он начал улыбаться, уверенный, что лежит дома в своей кровати, а игроки Ливерпуля решили нанести ему визит. Ни один из пришедших в себя не помнил, что произошло. Последнее, что они помнили – поездку на игру”.
“Примерно через полчаса после того, как нас увели с поля, распахнулась дверь раздевалки, и появился кто-то – я думаю, что один из болельщиков Ливерпуля. Не знаю, откуда он взялся и куда он шел, но он сказал, что есть погибшие, и только тогда мы осознали, насколько все серьезно.
Никто не знал, что и подумать. Мы не могли понять причин происходящего и только когда вышли из раздевалки и увидели телевизор, мы смогли оценить, насколько ужасной была ситуация.
Мой брат присутствовал на том матче. К счастью он находился на другой трибуне – в противном случае, наш нынешний разговор был бы совсем о другом. Многое из увиденного в тот день никогда не удастся забыть.
Мы прервали все наши тренировочные занятия и пытались быть с семьями [погибших] всегда, когда им это было нужно. Кенни и Марина [Далглиш] были в первых рядах, а мы старались помочь, как могли”.
“В самом начале матча я мог видеть лица людей, которых прижало к ограждению. Трижды мне кричали с трибун, чтобы я что-нибудь предпринял. Стало очевидно, что что-то не так”.
В какой-то момент вратарь пытался просигнализировать стоявшей неподалеку женщине-полицейскому, но ответом ему было: “А что я могу сделать?”
“В раздевалке мы пытались продолжить разогреваться, но начали появляться болельщики с криками о том, что есть погибшие.
Это было ужасно. Невозможно было осознать, что именно произошло. Никто не мог предположить, что подобное случится…
“Хиллсборо” затронуло не только нас, но и болельщиков Транмир Роверз и Эвертона. Я посетил такое количество больниц – даже ездил в Йоркшир.
Все мы ходили на похороны, я присутствовал на службе в соборе. Нам всем стало понятно, что футбольный клуб Ливерпуль просуществует гораздо дольше, чем игроки, менеджеры и болельщики”.
“Я пошел вбрасывать аут перед трибуной со стороны Леппингз Лэйн. Я держал мяч в руках и собирался бросить его Найджелу Клафу, который находился в штрафной. Тут мимо меня с криком промчался болельщик. За ним последовали еще несколько и мы, находившиеся в том углу поля, не могли ничего понять. Моя – да и не только моя – первая мысль была о том, что ничего страшного не происходит. Просто какие-то идиоты решили выбежать на поле и помешать игре.
Когда нас подозвал арбитр, то мы испытывали в основном раздражение и надеялись, что игра сейчас продолжится. Рефери сказал: “Вам придется уйти с поля ненадолго. Мы наведем порядок и продолжим матч”.
… В раздевалку стали заходить люди и рассказывать, что на поле лежат пять, шесть, семь бездыханных тел. Нас начала охватывать паника, потому что было совершенно неясно, что происходит.
Помню, что я переоделся очень быстро. Там, на трибунах, были моя жена Энни и двое детей.
Мы вышли обратно на поле и обычно ты ждешь, когда начнется шум трибун. Ты просто врезаешься в стену звука, который оглушает. Но вместо этого нас ждала тишина.
Ты выходишь в тишине, и кажется, что все происходит в замедленном воспроизведении. Люди лежали на земле, других куда-то несли…”
Ни для кого не секрет, что у Ливерпуля самые преданные болельщики, готовые полностью отдать себя ради клуба. В тот день это сыграло роковую роль. Народа было так много, что на входе образовалась огромная толпа желающих во время занять свои места и насладиться великолепной игрой. Во избежание давки полиция приняла решение открыть еще одни ворота. Да, они хотели сделать благое дело. Хотели как лучше. А получилось как всегда. Нельзя винить во всем полицию, ибо на стадионе были установлены металлические решетки. Эти «загоны» должны были сохранить жизни болельщиков. Но они их погубили. Также нельзя винить руководство стадиона. Места для болельщиков были поделены на огражденные сектора из соображений безопасности, потому что хулиганские выходки являлись бичем всего английского футбола того времени.
Не нужно никого винить в той страшной трагедии. Нужно вынести из нее урок. Каждый разумный болельщик должен не только яростно любить свой клуб, но и уважать игроков и болельщиков другого клуба. Мы должны уважать друг друга. Эта трагедия объединила нас всех. Выплеск эмоций, удовлетворение собственных амбиций и псевдо-авторитет в глазах друзей-болельщиков: стоит ли это все человеческих жизней? Жизней таких, как мы с вами.
Прошел 21 год с момента трагедии. 21 год – целая жизнь. Жизнь, которую не прожили 96 наших братьев и сестер. Не закончили учебу, не создали семьи, не увидели матчи нашего любимого клуба. Их нет. Странно осознавать, что большинство из нас потеряло кого-то, кого даже не знало. Однако, мы все осознаем, что любой из нас мог быть на их месте. Давайте хотя бы сегодняшний день проживем, радуясь любой мелочи, заботясь о родных и близких, насладимся жизнью, которая у нас есть. 96 ребят никогда больше не смогут сделать этого, но они навсегда смогут остаться в наших мыслях.
Покойтесь с миром, друзья. Вы никогда не будете одиноки.
R.I,P
RIP & YNWA
В преддверии годовщины трагедии, которая унесла жизни 96 болельщиков Ливерпуля, официальный сайт клуба обратился к членам их семей с просьбой написать несколько слов, обращенных к тем, кто 15 апреля 1989 уехал на футбольный матч в Шеффилд, но так и не вернулся домой.
Письмо Киту Макграту, погибшему в возрасте 17 лет, от его сестры Энн-Мари
Мой старший брат Кит, сегодня ровно двадцать лет, как тебя забрали у нас. Мой чудный большой брат.
Тогда мне было шесть, но боль с тех пор ни капельки не утихла. Все эти дни рождения и праздники Рождества без тебя… Я тогда пошла вместе с отцом в магазин, а когда мы вернулись домой, то там нас ждала мама, неотрывно смотревшая на экран телевизора. Мы сразу поняли – что-то произошло.
Следующие несколько дней были очень странными. Все плакали, вокруг множество незнакомых людей.
Было так тяжело расти без тебя. Мой 16-й день рождения, 18-й, 21… Все эти пролитые слезы. Мы пытались добиться правосудия, но так много препятствий вставало на нашем пути.
Я всегда буду любить тебя.
Твоя младшая сестра Энн-Мари.
Письмо Дэвиду Джону Бенсону, погибшему в возрасте 22, от его дочери Керсти Джейд Бенсон
Моему папе, который отправился жить с ангелами.
Ух, уже двадцать лет без тебя в моей жизни, а та звезда на небесах светит все так же ярко по ночам. Где-то там, глубоко внутри, я знаю, что ты всегда смотришь оттуда за мной, но иногда меня мучает злость. Почему я? Мне было всего два года, когда меня лишили шанса сохранить хоть какие-то воспоминания о тебе. Почему ты? В двадцать два года ты только начал строить будущее для всех нас. Почему моя мама? Почему у нее отняли любовь всей жизни? Но все эти вопросы, которые проносятся у меня в голове, остаются без ответа.
В прошлом году в этот мир пришел твой внук Коди. У меня обливалось сердце кровью от желания увидеть, как ты делишь с нами этот волшебный момент. Как бы я хотела, чтобы ты смог подержать его на руках. Но кроме слез у меня есть ощущение. Очень сильное. Ощущение, что ты всегда рядом с нами, хотя мы и не видим тебя. Ты всегда здесь, чтобы защитить нас и не дать сбиться с пути.
Наш маленький Коди, которому исполнился год, каждый вечер машет ручкой Спокойной ночи своему дедушке-ангелу на небесах. Он всегда будет помнить, кто ты такой и всегда будет знать, что у него есть невидимый друг – так же, как и у меня. Он знает, что стоит ему прошептать твое имя, как ты будешь рядом, чтобы помочь.
Я, возможно, сама не помню тебя, но фотографии и воспоминания тех, кто тебя знал, дают мне образы, которых ничто не в силах побороть.
Твой свет останется с нами и будет сиять через Коди.
Мой папа, живущий с ангелами,
Ты никогда не будешь забыт.
Я очень люблю тебя,
Керсти.
Письмо Ричарду Джонсу, погибшему в возрасте 25, от его матери
Рик, я с трудом представляю себе, что прошло уже двадцать лет с того времени, как я в последний раз обнимала тебя и слышала твои шаги в нашем доме. Мне не хватает всего, что связано с тобой, и знай, что, как любая мать, я не чаяла в тебе души.
Спасибо, Рик, что ты позволил мне гордиться тем, что ты мой сын. Спасибо за 25 лет любви, смеха, веселья. Да, я хотела бы большего, но до того дня, когда мы увидимся вновь, ты будешь жить в моем сердце.
Так много вопросов остались без ответа. Почему он так и не попал в больницу, почему его смерть была установлена, когда он лежал на грязном полу спортзала.
Почему, когда 96 человек погибли, так и не нашлось ответственного за это.
Прошло двадцать лет, а вопросы все звучат.
Мы очень тебя любим,
Мама, папа, Стеф и Пит.
Карл был тихим мальчиком, который только отпраздновал свое 18-летие. Он закончил колледж и ожидал результатов экзаменов, по которым его должны были принять в Университет Манчестера.
Он любил свою семью, и мы отвечали ему тем же. Он был преданным болельщиком Ливерпуля, посещая все матчи – и дома, и на выезде – хотя жил он в Ли, а не самом Ливерпуле.
Его главным достоянием был сезонный абонемент на матчи “Красных”.
В тот судьбоносный день он отправился на игру, как обычно, в приподнятом расположении духа, выехав в Шеффилд на машине с друзьями. Шутил, что надеется увидеть финал Ливерпуль – Эвертон.
По нему продолжают скорбеть его мама, брат и другие родственники. Так и не пришедший в себя от горя отец уже присоединился к Карлу на небесах.
Делия Браун.
Письмо Винсенту Фитцсиммонсу, погибшему в возрасте 34 лет, от его матери
Дорогой Вин, прошло двадцать долгих лет с тех пор, как мы в последний раз видели и говорили с тобой. Нам так не хватает тебя. Если бы мы могли увидеться хоть на минуту – ведь нам так и не удалось попрощаться.
Теперь, по крайней мере, ты не один – твой папа там, с тобой. Он наверняка постоянно заставляет тебя смеяться, как это было раньше.
Эти горе и боль никогда не уйдут, они останутся с нами навсегда.
Мама, Дороти и Роберт
Вся твоя семья и друзья.
Письмо о Трейси Элизабет Кокс, погибшей в возрасте 23 лет, от ее родителей
Трэйси была младшей из наших пяти детей. Два ее брата и две сестры были старше на восемь – шестнадцать лет, поэтому она была всеобщей любимицей. Ей было двадцать три когда она погибла, готовясь закончить Университет Шеффилда, где она училась на логопеда. Утром в день своей смерти она редактировала текст дипломного сочинения, которое собиралась вскоре сдать. На основании этого и сданных экзаменов университет затем решил посмертно присвоить ей степень.
Ее шесть племянников и племянниц обожали свою юную тетю, которая не раз отправлялась с ними в поездки.
Трэйси погибла вместе со своим парнем, Ричардом Джонсом, с которым была вместе уже семь лет. Они были прекрасной парой и очень любили друг друга. Обе семьи ужасно скучают по ним – мы так и не узнаем, поженились бы они, и подарили бы нам еще внуков.
Джун и Джефф Кокс.
Моему отцу, Джеку Андерсону, было почти 63, когда он погиб на “Хиллсборо”.
Он был любящим мужем моей маме Айлин, отцом мне и моей сестре, дедом четверых внуков. Он судил матчи воскресной лиги в Керкби, и ему ничего не стоило показать желтую карточку или удалить с поля самых крутых парней района.
У него даже было пару стычек по этому поводу с Филом Томпсоном, который любил наблюдать за командой The Falcons из его любимого паба.
Его настоящей страстью был футбольный клуб Ливерпуль. Он болел за них с самого детства, а когда женился на маме в 1946, то и она заразилась. В то время у него был мотоцикл, на котором они и ездили и на домашние матчи, и на выезд – в Ланкашир и Йоркшир.
В 1950 он отправился на свой первый кубковый финал. К сожалению, наши тогда проиграли, а у папы день сложился еще хуже: на обратном пути он заблудился и добрался до дома только в воскресенье вечером.
У него не получилось попасть на финал в 1965. Он сказал мне, что это Битлы забрали наши билеты. Мне в то время было девять лет, и я не видел повода не поверить ему.
В 1973 у нас был шанс завоевать чемпионство и отправить Вулвз в низший дивизион в последнем матче сезона. Я весь день ждал, как приду домой, и мы будем слушать матч по радио. Но когда я, наконец, пришел, то обнаружил на кухонном столе записку: “Не смогли удержаться и не дождались. Уехали на матч. Вперед, Красные! Любим, мама-папа”.
Мы выиграли лигу и двадцать лет после этого были сильнее всех.
На “Хиллсборо” впервые мы попали в 1988, и никаких проблем не возникло. В 1989 мы оказались на Леппингз Лейн где-то в 2:15. У стадиона была огромная толпа, и мы встали в очередь. Вокруг кружили полицейские на лошадях, ничего, собственно, не делая, а никто из болельщиков не продвигался вперед.
Толпа все увеличивалась, мы оказались в давке. Тогда мы выбрались оттуда и встали с правой стороны, недалеко от турникетов. Никто так и не начал входить на стадион.
Мы стали говорить друг другу, что так и не попадем на игру, когда полицейские внезапно открыли большие ворота прямо перед нами и велели проходить.
Когда мы заходили, то все, что мы видели перед собой – длинный туннель и футбольное поле на другом конце. “Игроков еще нет на поле”, - это последнее, что я успел сказать отцу.
Толпа внесла нас прямо к барьеру, слева от центра трибуны. Мы пытались давить назад. Такое случалось и на Копе – вас сталкивали вниз, но затем давление ослабевало, можно было вернуться на свое место и вздохнуть свободно. Но здесь этого не случилось. Становилось все теснее и теснее.
Я не видел, что происходило на поле, но понял, что матч начался. Я слышал, как кто-то кричал Брюсу Гроббелаару, прося его о помощи.
Мне тогда показалось, что я умираю, и я, по-моему, потерял сознание. Когда я пришел в себя, то давка была уже не такой сильной. Я осматривался в поисках отца, но не видел его.
Я заметил, что людей из нашего сектора затаскивают на верхнюю трибуну, и отправился туда. Только тогда я понял, что повредил руку и не могу ею двигать. Но я все-таки попал наверх, и увидел машину скорой помощи на поле, и что людей выносят на рекламных щитах. Надо было найти отца.
Я спустился по лестнице с задней стороны трибуны. Там, где мы стояли пятнадцать минут назад, лежали тела.
Передо мной возник полицейский, которому я объяснил, что ищу своего отца. Мы направились к тому месту, где были тела. Отца я нашел почти сразу, хотя его лицо было закрыто рубашкой. Я оставался рядом с ним почти час, а потом меня увезли в больницу.
Мне повезло, но моему отцу и еще девяносто пяти болельщикам – нет. Я и многие другие помним об этом каждый день.
You’ll Never Walk Alone
Брайан Андерсон
Произошедшее на “Хиллсборо” не обошло стороной и капитана “Красных”.
В предисловии к своей автобиографии, носящем характер посвящения, Стивен Джеррард рассказывает, почему боль от трагедии на шеффилдском стадионе - и его личная боль.
‘Каждый раз, когда я подъезжаю к “Энфилду”, то сбавляю ход, поравнявшись с Воротами Шенкли. Мой взгляд задерживается на мемориале жертвам “Хиллсборо”. Я вижу все то, что оставлено рядом с ним в память о 96 болельщиках Ливерпуля, которые так и не вернулись домой с кубкового полуфинала в 1989. Я вижу шарфы, повязанные приезжими фанатами в знак уважения памяти погибших, которые соседствуют с венками от семей, чьи слезы никогда не высохнут. Я вижу пламя, которое никогда не погаснет, потому что призвано дать знак всему миру – эти 96 никогда, никогда не уйдут из нашей памяти.
Я медленно еду вдоль мемориала, пробегая глазами по списку тех, кто упал на трибуне Леппингз Лейн и никогда больше не поднялся. Одно имя притягивает мой взгляд. Джон-Пол Гилхули, 10 лет – самый юный из тех, кто не вернулся из Шеффилда. Болельщик, который погиб, следуя за любимой командой. Мальчик, чья жизнь оборвалась, практически не начавшись. Задавленный на смерть на трибуне, не приспособленной для того, чтобы на ней находились люди. Я знал Джона-Пола. Это мой двоюродный брат. Холод бежит у меня по спине. Каждый раз я не забываю перекреститься и еду дальше…
Как и у всех в Мерсисайде, суббота 15 апреля 1989 оставила шрам у меня на сердце. Футбольный клуб Ливерпуль был религией в моей семье, поэтому, как только мы услышали, что на матче что-то произошло, мы собрались у телевизора, ожидая новостей. Я, мой отец и мать, мой брат Пол – мы сидели, глядя на экран и не веря своим глазам. Нас трясло, когда мы слышали комментарий, раскрывающий все новые ужасные детали. Я просто не мог осознать масштабы всего этого кошмара. Никто, наверное, не мог. Почему? Как? Кто? Так много вопросов. В тот вечер в нашем доме было очень и очень мрачно. Каждый из нас задавался вопросом: “Знаем ли мы кого-нибудь, кто поехал туда? Господи, сделай так, чтобы это было не так”. В конце концов, я отправился спать. Я поднялся наверх и упал на кровать, надеясь, что сон изгонит тревожные мысли. Как бы не так. Образы увиденного по телевизору не давали мне заснуть. Лишь под утро я задремал.
Полдевятого утра кто-то постучал. Я быстро спустился, чтобы открыть дверь. Мой дедушка Том, не говоря ни слова, прошел в гостиную. Проснулись все остальные, и мы встали посреди комнаты, ожидая, когда дед что-нибудь скажет. Мы сразу поняли, что-то произошло. Дедушка жил неподалеку, и не в его манерах было ходить по гостям в 8:30 утра в воскресенье. “Хиллсборо” не обошло нас стороной”, - проносилось в наших головах. Лицо деда красноречиво говорило нам, что произошло нечто ужасное.
“У меня плохие новости, - сказал он, наконец. – Джон-Пол погиб”.
Горечь, гнев, смятение охватили нас. Мы и не знали, что Джон-Пол отправился на игру. Он постоянно ходил на “Энфилд”, но поездка на полуфинал Кубка ФА была особым подарком. Дедушка объяснил, что мама Джона-Пола Джеки смогла достать билет на матч. Она знала, как много значила для ее сына возможность посмотреть на его героев в таком важном поединке. И игра была в Шеффилде – совсем рядом, всего 70 миль. И он так хотел поехать! Друг семьи согласился отвезти Джона-Пола. Они выехали из Ливерпуля в субботу утром, полные восторгов и предвкушения. Только Джон-Пол так и не вернулся домой. Так и не вернулся с футбольного матча. Эти слова преследуют меня всю жизнь…
“Хиллсборо” не должно никогда повториться. Никто не должен расстаться с жизнью или потерять близкого человека на футбольном матче. Каждый раз, когда я вижу имя Джона-Пола, выбитое в холодном мраморе рядом с Воротами Шенкли, меня переполняют печаль и гнев. Я никогда раньше в этом не признавался, но это так: я играю ради Джона-Пола’.
© Steven Gerrard & Henry Winter 2006
http://www.liverpoolfc.tv/video/Features/Hillsboroug...