Статьи, интервью и все-все, что нашли о Ване и чем готовы поделиться

Вне игры с Колесниковым

Специальный корреспондент "КоммерсантЪ" после разговора с бронзовым призером Игр конькобежцем Иваном Скобревым так и не смог понять, как тот выиграл свою медаль. Не должно было этого случиться. Не под силу это было человеку.

Когда Иван Скобрев закончил дистанцию, он не мог разогнуться. Он не мог, кроме того, шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он застыл, как будто его внутренности залили бетоном. Тренеры свезли его с конькобежного овала и долго сдирали с него коньки. Коньки за те 5000 м, что он бежал в них, приросли к его ногам.

Он в этот день сделал то, чего не мог сделать. То есть то, что должен был.

А я понимал, на что он способен, когда не только не знал его шансов (а до забега ему давали в лучшем случае шестое-седьмое место), но и не знал, кто он такой вообще. Перед телемостом с Владимиром Путиным в Ванкувере десятка два наших спортсменов сидели перед телекамерой, чтобы поучаствовать в сеансе общения с премьером. Все были люди как люди, а у одного что-то было с глазами. Они были просто бешеными. Я спросил, кто это? Мне сказали, что конькобежец такой, Иван Скобрев, на что-то рассчитывает, но, судя по всему, только он один, даже тренер его итальянский ставит на его спарринг-партнера по команде Энрико Фабриса.

А я смотрел на этого парня и думал, что он, кажется, уже на старте и что его здесь, с нами, нет. И даже на старте глаза у людей так не горят.

Уже через несколько минут после своей бронзы Иван Скобрев пришел в себя. Он пошевелил ногой, рукой, осторожно покрутил спину... Все, кажется, более или менее работало. И тогда он бросился на своего тренера, прыгнул на него, вцепился в него и повис. И секунд 20 так и висел. Потом огляделся по сторонам и увидел на трибуне свою девушку с друзьями, которые пришли болеть за него вместе с их маленьким сыном. Он бросился к ним, и у меня внутри все похолодело: он бежал по льду голыми ногами и совершенно не замечал этого. Потом душил их всех в объятиях.

Я не видел, чтобы кто-нибудь был так счастлив золоту на Олимпиаде, как он своей бронзе. И это была первая российская медаль на Олимпиаде, вообще-то.

Через несколько часов он лихорадочно поедал пельмени в Боско-спейс в "Русском доме". Попросил официанта слить жижу и лопал пельмени, которые сгорали в нем, как в топке: мне казалось, у него изо рта пар идет. Да так оно и было.

От этого голубоглазого блондина с ослепительно белыми зубами исходила какая-то великая жизненная сила, которую он не растратил на пяти тысячах метрах, а наоборот, по-моему, утроил, упятерил.

— Я видел, что вы не могли разогнуться после забега,— сказал я.

— Такого никогда не случалось,— охотно признался он, забрасывая в топку вторую порцию пельменей.— Выложился просто.

— То есть никогда раньше так не выкладывались?

— Никогда,— согласился он.— После шести кругов я понял, что я или проиграю, или надо начинать терпеть, что бы со мной ни случилось. И что надо атаковать Фабриса.

То есть Иван Скобрев решил загнать себя: сначала атаковать с непредсказуемыми для себя последствиями, потому что никогда в жизни так не напрягался, а потом терпеть, что бы с ним ни произошло. Руки бы отнялись, ноги — он бы все равно терпел и бежал. И ведь бежал. И еще хуже ему было.

— Ноги очень тяжелые были,— продолжил он.— Самое тяжелое — ноги. Но терпел я головой. Не понимаете? Ну ладно. И все равно я последним кругом недоволен.

— То есть вы хотите сказать, что могли бежать быстрее?

— Быстрее не мог. Ну если бы еще больше терпел, то, может, еще полсекунды у корейца отыграл. А секунду там взять было уже неоткуда.

Я спросил, где его тренер. В Боско-спейс приехали президент федерации, друзья, его девушка, Дмитрий Дорофеев, который на Олимпиаде в Турине был вторым. А итальянский тренер Марчелло Маркетто не приехал.

Иван замялся.

— Да нет, я надеюсь, что все-таки поговорю с ним сегодня или завтра,— после молчания сказал он.— Надо же поговорить. Но пока он че-то на звонки не отвечает.